Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он даже не удостоил Марусю прощальным взглядом, но она совсем не расстроилась — видеть слезы счастья на глазах клиентов было достойной наградой. Ее саму переполняла радость.
А что уж там подумала о ней Ирэн — менее важный вопрос.
Она приготовила целую тираду, суть которой заключалась в том, чтобы донести до Виктора одну-единственную мысль: с нее хватит. Маруся уже и забыла, когда в последний раз их встречи сопровождались хоть каким-то подобием романтики. Обычно все сводилось к быстрому поглощению пищи, спешному сексу и затем скупым прощаниям второпях.
Какой смысл был в этих отношениях? Какова была конечная цель?
— Привет. — Печально выдавил Витя.
Он выглядел осунувшимся, серым, каким-то даже неприкаянным, что ли.
— Привет. — Сухо сказала Маруся и набрала в легкие воздуха, чтобы вывалить на него все, что накопилось.
Но не успела.
— Вот. — Он отогнул воротник. — Знакомься, это Джек.
Из-под пальто высунулась маленькая серая головешка с большими голубыми глазами. Щенок.
— Кто это?
Витя радостно ступил в квартиру и прикрыл за собой дверь.
— Веймаранер. Порода такая. Мы с ним будем на охоту вместе ездить. Гляди, какой зверь.
Мужчина вел себя так, словно и не было между ними никакой ссоры. Вынул щенка из-за пазухи и поставил на пол. Зверь тут же задрожал, шатаясь на разъезжающихся лапах, и наделал лужу.
— Сейчас принесу тряпку. — Виновато улыбнулся Витя, скинул ботинки и помчался в ванную.
Маруся присела на корточки и посмотрела на малыша. У того были большие печальные глазки, длинные ушки, серо-серебристая, почти мышиного цвета шерстка, а кожа на мордочке свисала вниз, отчего выражение у щенка было такое, будто он смертельно устал.
— Ну, привет. — Грустно сказала девушка.
И пёсик поднял на нее взгляд.
— Какой же ты красивый.
Она с интересом разглядывала его коричневый носик, розовую пасть, мягкие лапки. Щенок был ужасно милым. Таким хорошеньким, забавным, что от умиления все внутри сводило тоской. А когда малыш сделал пару неуверенных шагов и ткнулся в ее ладонь мокрым носиком, Маруся растаяла окончательно.
— Ничего, что я к тебе его принес? — Тихо спросил Витя, неуклюже размазывая собачью мочу по полу тряпкой. — Домой не могу, она его выгонит.
Девушка села на колени и взяла щенка в руки, посмотрела в его глазенки и улыбнулась.
— Если хозяин квартиры будет не против, то я только за.
Особенно потому, что теперь у них с Виктором было что-то общее — одно на двоих. Живое и виляющее хвостом.
— Спасибо, родная. — Сказал мужчина и потрепал собаку по макушке. Наклонился, прижался к Марусиному плечу. — Ты больше не сердишься? Я ведь очень скучал.
— Я тоже.
И девушка снова почувствовала себя нужной кому-то.
* * *
Первая ночь с Джеком далась ей нелегко. На подстилку возле двери упрямец ни за что не хотел ложиться: сначала долго искал мамку, обнюхивал углы, а потом уселся возле дивана и начал громко скулить. Затихал, только когда Маруся, лежа на животе, спускала вниз руку и гладила его по спинке. Пришлось подтащить собачий коврик и каждые полчаса, как по сигналу, отзываться на жалобный скулеж активным поглаживанием и успокаивающими разговорами.
А первое утро началось с того, что пришлось выносить Джека на улицу, спускать на снег и тут же, едва он сделал свои дела, поднимать и бежать обратно. Ведь, как прочитала Маруся в энциклопедии, нужно было дать собаке понять, что она идет пописать и покакать, а не побеситься, нарезая круги по двору.
«И только, когда щенок поймет, что гулять он выходит для этих самых дел, и больше не будет гадить дома, тогда и можно будет увеличить время прогулок» — гласил источник.
И Еникеева со всей серьезностью отнеслась ко всем рекомендациям. Поел — на улицу, забегал кругами — на улицу, начал принюхиваться — на улицу, присел, чтобы сделать лужицу — туда же. Вверх по лестнице, вниз по лестнице с собакой на руках. Лучше любой зарядки. Каждый день. Просто Маруся была очень ответственной. И хотела, чтобы Витя ею гордился.
А еще оказалось, что породистые собаки очень привередливые и болезненные: чуть не так покормишь — аллергия, слегка перекормишь — желудок болит. И сидит он потом бедный: чешет уши, грызет лапы, трется об мебель, покрывается сыпью, скулит или того хуже — лежит без движения и интереса к жизни. Вот и бегала девушка целый месяц то с прививками, то корма меняла — не могла подобрать подходящий, то выгуливала своего Джека, то игрушки ему покупала, чтобы мебель не грыз.
Заботилась, как о маленьком ребенке. Но даже заботы эти были ей в радость, потому что она видела отдачу. Пёс привыкал к ней, приходил поиграть, просил приласкать. Он радостно встречал ее с работы, облизывал ладони, целовал в щеки и каждый раз пытался изловчиться и лизнуть в губы. Он давал ей любовь, которой ей так не хватало. И взамен получал еще больше тепла и ласки, ведь нерастраченных чувств у Маруси было хоть завались.
А через полтора месяца радостный Витя просто пришел и унес Джека к себе домой.
— Вот Сережка-то обрадуется! Ему для выздоровления как раз контакт с животными нужен.
И в качестве благодарности чмокнул Маруську в нос.
А она, оставшись в пустой квартире одна, долго горевала. Нет, натурально — легла и хотела помереть. Чувствовала, будто ей сердце на живую выдрали.
Как же он мог? Принес, заставил заботиться, полюбить, а потом просто забрал. Это же жестоко, несправедливо!
Но при этом девушка понимала — сама согласилась. Да и заслужила она это. Те, кто лезет в чужую семью, кто нагло протягивает лапы к чужому счастью, те тоже должны чем-то платить. Потому и молчала. Даже не пыталась больше протестовать. Приняла, смирялась, сдалась.
И уже через месяц начала каждые выходные ходить на фермерский рынок за свежим мясом, чтобы передавать «гостинцы» любимому Джеку, которого Витя любезно брал с собой, когда приходил к ней по понедельникам. А что? Погулять с собакой это ведь тоже возможность улизнуть из дома под благовидным предлогом.
* * *
— А что ты хотела? — Говорила Танечка. — Любовница это не от слова «любовь», это просто временная подружка.
Они столкнулись с ней летом: Еникеева брела вдоль набережной, «наслаждаясь» одиночеством после загруженного рабочего дня, а Татьяна при полном параде выходила из такси. Открытое летнее кафе, находившееся неподалеку, прекрасно подошло для коротких дружеских посиделок за чашкой кофе.
— Я ж тебе советовала: бери его в оборот, и побыстрее. — Таня оставила на белой чашке след от красной помады. — А ты ножки раздвинула и довольна, что мужик теперь твой. А ни черта он не твой. Понял, козел, что можно на два фронта бомбить, и пользуется обеими. Надо было вовремя предъявлять на него свои права.