Он почти засомневался в своих прежних установках, почти поверил ей, а не пастырю, когда тот явился все такой же сияющий и чистый. Толпа расступилась перед ним, пропуская вперед. Пастырь сказал именно то, что он хотел от него услышать:

– Не бойся, брат, я с тобой.

Мир не рухнул, не разлетелся на осколки, оставшись стоять на четырех слонах и древней черепахе. Бог не оставил его, услышал и послал спасителя.

* * *

– До сих пор обижаешься на меня? – Ася легонько ткнула Михаила в бок. – Думаешь, я хотела, чтобы тебя забрала полиция?

Он удивился, с чего она вдруг вспомнила ту давнюю историю. Про нее наверняка все забыли. По крайней мере ему хотелось так думать. Воровать он перестал, но не после неуклюжей Асиной моралистики. Она, наоборот, разозлила его, и в определенный момент захотелось доказать насколько та не права. Решающую роль в его решении сыграл пастырь, объяснивший, что деньги, добытые нечестным путем, не приносят счастья и влекут за собой боль и разочарования. Скажи ему кто-то другой подобное, а тем более тем же снисходительным тоном, послал бы к чертовой матери. Пастырь же имел удивительную способность доносить простые истины на какой-то глубинный уровень сознания. Ему хотелось верить и немедленно исполнять все, что он скажет.

– Поговорить больше не о чем? Может, лучше расскажешь, где пропадала и с чего вдруг решила вернуться?

– Не твое дело, где я пропадала! Я не обязана отчитываться. – Показалось или за нарочитой грубостью скрывалось волнение?

– Ведешь себя как глупая девчонка, – чуть склонившись к Асе, шепнул Михаил.

– Кто бы говорил! – фыркнула она и снова ткнула его острым локотком. На сей раз куда ощутимее и болезненнее. – Может, я и правда о тебе волновалась тогда?

– Для этого у меня есть мать, – усмехнулся он. Дурашливая перепалка забавляла все больше, распаляла желание продолжать. – Все равно не понимаю, как твое исчезновение может быть связано со мной. Неужели стало стыдно? Да и насколько я помню, после того неприятного инцидента ты продолжала ходить на собрания.

– Давай закроем тему, хорошо? – Горячая ладошка легла на колено Михаила. Он уже хотел привычно дернуться, но Ася сама убрала руку. В полумраке не разглядеть, покраснела ли она. А увидеть хотелось. Не просто увидеть, но и рассмотреть во всех подробностях. – Извини, я все время забываю о твоей… особенности.

Так вот как она называет это! Особенность. Пожалуй, ему даже нравится. Пусть так и будет. Он необычный, ведь у него есть особенность!

Поэтому закрывать он ничего не собирался! Чувствовал себя ныряльщиком за жемчугом, нашедшим подходящую раковину моллюска и находящимся в сладком томлении: что же там внутри? Странное, пока не обретшее форму чувство родилось и свербело где-то глубоко, требуя внимания и осмысления. Он даже поймал себя на мысли, что скучал по этой занозе, едва не отправившей его однажды в тюрьму. Но как и прежде, сейчас он искал для нее оправдания.

– А это у тебя что? – наплевав на «особенности», Ася протягивала к нему руку. – Фу, гадость какая!

– Не твое дело! – он и не думал, что возможность вернуть колкость представится так быстро. А вот о чем подумал, так о том, что ведет он себя, как мальчишка, хотя обвинил в инфантилизме ее. – Талисман!

– Странный какой-то талисман. – Ася поджала губы. – Противный даже.

– Вот и не смотри! – оскорбился Михаил, убирая за пазуху птичью лапку, попутно решая, как она могла выбиться наружу, веревочка была довольно длинной.

Он отвернулся от Аси и сразу встретился взглядом с пастырем. Всегда улыбчивый, открытый, в тот момент он смотрел на Михаила с ненавистью. Хотелось бы думать, что просто показалось, но пастырь не сразу смог взять себя в руки, и прежнее благостное состояние вернулось к нему лишь спустя время. Секунды, показавшиеся Михаилу вечностью, проложившей между ними пропасть. Про пропасть в голову стукнуло не просто так. Осознание случившейся катастрофы обрушилось на него со всей своей неотвратимостью.

Он едва высидел до конца проповеди и, когда вспыхнул свет, бросился к сцене. Пастырь скользнул по нему холодным взглядом, будто лезвием полоснул. Михаил понял, что в чем-то ошибся, но не понимал, в чем именно.

– Пастырь, – негромко позвал он, – мне нужен ваш совет.

– Не сегодня, брат, – отмахнулся тот и повторил уже тише: – Не сегодня.

– Значит, завтра?

– Нет. – Его лицо накрыла тень. – Завтра собрания не будет. Приходи через два дня, тогда и побеседуем.

Как ему прожить ближайшие два дня, Михаил плохо себе представлял. Мир, который так крепко стоял на четырёх слонах, все же начал рассыпаться, роняя осколки и целые глыбы с таким трудом выстроенной тверди в черноту космоса. Чем он заслужил подобное обращение? За что пастырь так с ним поступает?

Ася никуда не ушла, ждала в сторонке. Чего ждала – неизвестно! Может она тоже что-то такое почувствовала и, скорее всего, так же ничего не поняла? Да и ей-то что! Она никогда не верила пастырю, и вообще неясно, для чего приходила на собрания. Для чего пришла снова после того, как несколько месяцев где-то пропадала, тоже неизвестно.

Он осознавал, что два события никак не связаны между собой, и все равно винил ее; мысленно ругал последними словами, ненавидел! Хотел посмотреть так же, как только что на него посмотрел пастырь, и не смог. Не нашлось в нем той черной, вязкой злости, бурлившей в глазах единственного, кому он верил. Кого любил!

– Эй, ты как? – спросила она, поравнявшись с Михаилом. – На тебе лица нет. Что он тебе такого сказал?

Еще и издевается! Наверняка все слышала, а теперь хочет, чтобы он унизился второй раз, пересказав ей все. А он ее еще оправдывать пытался! Идиот!

– Надеюсь, ты довольна? – он развернулся так неожиданно, что Ася отпрянула. – Все из-за тебя!

Она хлопала своими глазищами цвета грозовых туч, готовых разразиться дождем, и делала вид, будто ничего не понимает. Выходило очень убедительно. Знай он ее чуть хуже, поверил бы не раздумывая.

– Ненормальный, объясни, в чем дело!

Она почти срывалась на крик, едва не выпрыгивая из короткой курточки. Кто-то схватил ее за грудки, встряхнул хорошенько. Раздался треск рвущейся ткани, и только тогда Михаил понял, что кто-то – он сам. Это его рука держит не на шутку напуганную Асю за порванный ворот футболки, под его кожей вздулись вены, готовые лопнуть, его суставы ныли от перенапряжения в сжатых кулаках.

Свидетелей сцены, к счастью, не было, люди успели разойтись. Даже охранник по какой-то неведомой причине оставил пост.

Михаила трясло крупной дрожью, зубы стучали будто от холода. Выдавить из себя даже слово никак не получалось. Ася продолжала сверлить его стальным взглядом, не делая попыток сбежать, спрятаться.

Прямо сейчас он мог убить человека. Не нарочно, по неосторожности. Но какое это имело бы значение в конечном итоге?