– Что с вами, мой милый герцог? – спросила королева, с улыбкой протягивая к нему руки, ибо она уже привыкла к выражению грусти, столь часто омрачавшему чело ее возлюбленного. – Расскажите же мне обо всем.

– О, что я узнал!.. – воскликнул герцог, опустившись на колени у постели королевы и обняв ее за шею. – Говорят, будто вас требуют в замок Крей, будто вы должны быть подле короля…

– Я знаю: Гийом де Эрсилли полагает, что мое присутствие пошло бы ему на пользу. А вы, герцог, что на это скажете?

– Я скажу, что в первый же раз, как этот жалкий невежда уйдет подальше от замка искать в Бомонском лесу целебных трав, я прикажу вздернуть его там на самый крепкий сук самого толстого дерева! Исчерпав свои скудные знания, он хочет теперь воспользоваться вами как лекарством, не думая о том, какой опасности вас подвергает…

– Разве для меня это небезопасно? – спросила королева, ласково глядя на герцога.

– Это опасно для вашей жизни: в безумии своем король доходит до бешенства. Разве в припадке сумасшествия не убил он сына Полиньяка? Разве не ранил трех или четырех своих же военачальников? Неужели вы думаете, что он вас узнает, если не узнал даже меня, своего родного брата? Если гнался за мной с обнаженной шпагой и только благодаря быстроте моей лошади мне удалось избежать смерти? Впрочем, может, и было бы лучше, если б он меня убил…

– Вас убить, герцог! Так не дорожить своей жизнью!.. Разве наша любовь не делает ее прекрасной и счастливой? Право же, досадно сознавать, что вы ее так мало цените!..

– Я тревожусь за вас, моя дорогая Изабелла, я буду трепетать при каждом шорохе, доносящемся из этой проклятой комнаты, буду бояться жалкого слуги, переступившего мой порог, и буду знать, что днем и ночью вы одна с сумасшедшим…

– Нет-нет, ваше высочество, я думаю, что страхи ваши напрасны: в неистовство короля приводила стрельба, вид оружия. – Изабелла пристально взглянула на герцога. – А я буду говорить с ним самым нежным голосом, и он вспомнит его. Нежностью и лаской я превращу льва в ягненка: вы же знаете, как он меня любит…

Слушая ее, герцог хмурился все больше и больше; наконец он вскочил, высвободившись из объятий королевы.

– О да, он любит вас, я знаю, – глухо произнес герцог. – И в этом подлинная причина моей печали. Нет-нет, конечно, он вам ничего дурного не сделает. Напротив, ваш голос, как вы сказали, успокоит его, ваши ласки его укротят. Ваш голос, ваши ласки!.. Боже правый! – Он обхватил голову руками. Изабелла смотрела на него, приподнявшись на локте. – И чем спокойнее он будет, тем чаще я буду повторять себе: «Она была с ним нежна…» В конце концов вы заставите меня проклинать небо за то, за что мне следовало бы его благодарить: за исцеление моего брата. Из неблагодарного, каков я сейчас, вы превратите меня… Ваша любовь, ваша любовь… Она была моим эдемом, моим раем, и я привык уже владеть им безраздельно. Что я буду делать, когда мне придется делить его с другим? Сохраните же эту роковую любовь нераздельной: отдайте ее целиком ему или мне.

– Почему же вы сразу так не сказали? – радостно воскликнула Изабелла.

– А зачем? – прервал ее герцог.

– Затем, что я тотчас ответила бы вам, что не поеду в замок Крей.

– Вы… вы не поедете?.. – вскричал герцог и бросился к королеве. Потом, остановившись, сказал: – А как вы это сделаете? И что скажут герцоги Бургундский и Беррийский?

– Вы верите, что они искренне желают выздоровления короля?

– Клянусь вам, нет! Герцог Бургундский снедаем жаждой власти, а герцог Беррийский жаден до денег. Безумие брата упрочивает могущество одного и сулит обогащение другому. Но они умеют притворяться: когда они узнают, что вы отказываетесь туда ехать… Впрочем, можете ли вы это сделать? О мой брат, бедный мой брат!..

И герцог разрыдался. Одной рукой Изабелла подняла голову возлюбленного, а другой стала утирать его слезы.

– Утешьтесь, мой дорогой герцог, – сказала она, – я не поеду в Крей. Король поправится, и ваше сердце, сердце брата, – добавила она медленно, с оттенком легкой иронии, – ни в чем не сможет себя упрекнуть: я нашла средство.

Она улыбнулась с едва заметным лукавством.

– Возможно ли? Какое? – встрепенулся герцог.

– Об этом вы узнаете после, это моя тайна, а пока что успокойтесь и взгляните на меня самым нежным своим взглядом.

Герцог посмотрел на нее.

– Боже, как вы красивы! – продолжала Изабелла. – У вас такой цвет лица, что, признаться, я вам завидую. Господь бог сперва хотел сделать из вас женщину, потом, верно, подумал, что тогда не найдется мужчины, который однажды сведет меня с ума.

– О Изабелла!

– Послушайте, герцог, – начала было королева, вынув из-под подушки медальон, – что вы скажете об этом портрете?

– Ваш портрет!.. – воскликнул герцог, вырвав медальон из ее рук и прижав его к своим губам. – Ваш обожаемый образ…

– Спрячьте его, кто-то идет!..

– О да, да, на груди моей, на сердце – навеки.

Дверь действительно отворилась, и вошла госпожа де Куси.

– Особа, которую желала видеть королева, прибыла, – сообщила она.

– Дорогая госпожа де Куси, – обратилась к ней Изабелла. – Наш деверь герцог Орлеанский только что на коленях умолял нас не ехать в замок Крей: ему кажется, что для нас это небезопасно. Помнится, и вы высказывали такое же мнение, когда наш возлюбленный дядюшка, герцог Бургундский, сообщил вчера, что медик, приглашенный к королю вашим супругом, полагает, будто наше присутствие могло бы принесли королю облегчение. Вы по-прежнему так думаете?

– По-прежнему, ваше величество, и таково же мнение многих придворных.

– Ну что ж, тогда мне остается одно: не ехать. Прощайте, герцог, благодарим вас за ваши добрые к нам чувства, мы глубоко вам признательны за них.

Герцог поклонился и вышел.

– Там, верно, ждет настоятельница монастыря Святой Троицы? – продолжала Изабелла, обратившись к своей статс-даме.

– Она самая.

– Зовите же ее.

Настоятельница вошла, и госпожа де Куси оставила их вдвоем с королевой.

– Матушка, – начала Изабелла, – я хотела говорить с вами без свидетелей об одном очень важном предмете, который касается государственных дел.

– Со мною, ваше величество? – смиренно спросила настоятельница. – Могу ли я, удалившись от этого мира и посвятив себя богу, вмешиваться в мирские дела?

– Вам известно, – продолжала королева, не отвечая на ее вопрос, – что после великолепного приема, устроенного мне у стен вашего монастыря во время въезда моего в Париж, я в благодарность и в вознаграждение передала вашей обители серебряный ковчежец, предназначенный для святой Марты, к которой, я знаю, вы испытываете особое благоговение?

– Я родом из Тараскона, ваше величество, и святую Марту у нас очень почитают. Так что я была весьма вам признательна за столь щедрый подарок.