Из церкви я ехала домой с отцом молча. Он поглядывал на меня. Я сидела, закутавшись в теплый плащ и шаль, но дрожала, и зубы у меня стучали, хотя солнце вышло из-за туч и залило все вокруг светом. Отец ничего не говорил. Он явно понимал, что мое дурное настроение вызвано вестью о помолвке Джонатана. Мы остановились около обшарпанной католической церкви. Мать, Невин и сестры ждали нас, стоя на снегу. У них от холода посинели губы, и они стали корить нас за то, что мы так сильно опоздали.

— Ладно, потише, — сурово сказал мой отец, пока все рассаживались в повозке. — Мы не просто так опоздали. После службы было объявлено о помолвке Джонатана.

Ясное дело, особой радости никто из моей родни не выразил. Сестры озабоченно переглянулись, а Невин съязвил:

— Жаль мне эту девушку, кто бы она ни была!

Когда мы подъехали к нашей ферме, брат принялся распрягать лошадь, отец пошел поглядеть на коров, а сестры решили проверить кур и овец. Я уныло пошла за матерью в дом. Мать тут же захлопотала в кухне, она собралась готовить ужин. Я, не раздеваясь, села на стул у окошка.

Моя мать была умная женщина.

— Хочешь чашку чая, Ланор? — крикнула она, стоя у очага.

— Мне все равно, — ответила я, стараясь унять тоску в голосе.

Сидя спиной к матери, я услышала, как звякнул тяжелый котелок, который мать подвесила над огнем, как заплескалась в нем талая вода, которую мать налила из ведра.

— Я знаю, ты расстроена, Ланор. Но ты ведь понимала, что такой день рано или поздно придет, — наконец проговорила мать — по-доброму, но твердо. — Ты знала, что в один прекрасный день господин Джонатан женится, а ты выйдешь замуж. Мы тебе говорили, что никуда не годится такая крепкая дружба с парнем. Теперь ты видишь, что мы имели в виду.

Слеза скатилась по моей щеке. Я позволила себе это только потому, что мать меня не видела. На меня навалилась ужасная слабость, словно меня на поле затоптал копытами бык. Мне нужно было к кому-то обратиться. В те мгновения, сидя у окна, я поняла: если я никому не поведаю о своей тайне, то просто умру. Вопрос был в том, кому в своей семье я могла довериться.

Мать была всегда добра к детям. Она защищала меня, когда отец выходил из себя и становился слишком суровым. Она была женщина, она была беременна шесть раз. Двое ее детей были похоронены на кладбище у церкви. И, конечно же, она должна была понять, каково мне, и должна была защитить меня.

— Мама, я должна тебе кое-что сказать, но я боюсь. Я не знаю, что вы с отцом скажете. Прошу тебя, дай мне слово, что ты будешь по-прежнему любить меня после того, как я тебе все расскажу, — проговорила я дрожащим голосом.

Сдавленный крик сорвался с губ моей матери. Звякнула, ударившись об пол, оброненная ею ложка. Я поняла: больше ничего говорить не надо. Она давала мне советы, она меня умоляла, подсказывала, как будет лучше, и вот теперь ее худшие опасения сбылись.

Невину пришлось снова запрячь лошадь и отвезти сестер к Дейлам, на другую сторону долины. Там они должны были пробыть, пока их не заберет отец. Я осталась наедине с родителями. За окнами темнело. Я сидела на табурете посередине комнаты. Мать тихонько плакала у огня. Отец ходил из угла в угол.

Еще ни разу в жизни я не видела отца таким рассвирепевшим. Его лицо побагровело и распухло, костяшки пальцев, сжатых в кулаки, побелели. Наверное, он меня не ударил только потому, что мое лицо было залито слезами.

— Как ты могла это сделать? — крикнул отец. — Как ты могла отдаться этому мерзавцу Сент-Эндрю? Ты что же, не лучше обычной шлюхи? Что на тебя нашло?

— Он любит меня, отец…

Эти слова переполнили чашу терпения отца. Он развернулся и влепил мне увесистую пощечину. Даже мать испуганно ахнула. Мне было очень больно, но не боль, а сила отцовского гнева испугала меня.

— Он так тебе сказал? Неужели ты такая дура, что поверила ему, Ланор?

— Ты ошибаешься. Он действительно любит меня…

Отец занес руку для нового удара, но сдержался:

— А ты не думаешь, что он такое говорил каждой своей девушке, чтобы та удовлетворила его желание? Если его чувство к тебе искренне, почему же он обручился с этой девицей Мак-Дугал?

— Я не знаю, — выдохнула я, утирая слезы со щек.

— Киеран, — резко проговорила мать, — не будь так жесток.

— Это суровый урок, — рявкнул отец, оглянувшись через плечо. — Мне жаль Мак-Дугалов, мне жалко крошку Евангелину, но я бы не желал такого зятя, как Сент-Эндрю.

— Джонатан не такой уж плохой, — возразила я.

— Да ты сама послушай, что говоришь! — взревел отец. — Ты защищаешь мужчину, который тебя обрюхатил, а теперь он не стоит рядом с тобой, он не рассказывает твоим родителям об этом вместе с тобой! Как я понимаю, этот подонок знает, что ты в положении…

— Знает.

— А наш староста? Как думаешь, у Джонатана хватило пороху обо всем рассказать отцу?

— Я… не знаю.

— Сильно сомневаюсь, — буркнул отец и снова принялся расхаживать по комнате. Его каблуки громко стучали по дощатым половицам. — Но мне все равно. Не желаю знаться с этой семейкой. Ты меня слышишь? Не желаю. Я принял решение, Ланор: мы отошлем тебя из дома, и ты родишь. Далеко отсюда. — Он уставился в одну точку. — Мы пошлем тебя на несколько недель в Бостон, как только кончится весенняя распутица. Там есть место, где ты сможешь родить свое дитя. Это приют. — Он зыркнул на мать. Та опустила взгляд и кивнула. — Сестры-монахини подыщут для твоего ребенка дом, отдадут в хорошую католическую семью. Об этом просит твоя мать.

— Вы хотите отнять у меня мое дитя? — Я была готова встать с табурета, но отец положил руку мне на плечо и заставил сесть:

— Именно так. Ты не можешь привезти свой позор с собой в Сент-Эндрю. Я не могу позволить, чтобы соседи узнали, что ты стала очередным завоеванием этого мерзавца.

Я снова разрыдалась. Ребенок был всем, что мне осталось от Джонатана; как я могла отдать его?

Мать подошла ко мне и взяла меня за руки:

— Ты должна подумать о своей семье, Ланор. Подумай о сестрах. Подумай, какой будет стыд, если слухи поползут по городу. Кто захочет, чтобы их сыновья женились на твоих сестрах после такого?

— Я думала, что мой грех — это мой грех и мои сестры тут ни при чем, — хрипло выговорила я, но понимала, что мать права. Добропорядочные горожане заставят моих сестер — и моих родителей — страдать за мой блуд. Я подняла голову: — Значит… ты не расскажешь старосте о том, что я в положении?

Отец перестал ходить по комнате и повернулся ко мне лицом.

— Я не доставлю этому старому ублюдку такого удовольствия. Он не узнает, что моя дочь не устояла перед его сынком. — Он покачал головой. — Можешь думать обо мне что хочешь, Ланор. Клянусь, я поступаю так, как будет лучше для тебя. Знаю, что должен попытаться спасти тебя от окончательного падения.