Реми и Святого Жана. В Провене у входа в церковь Святого Эйюля размещают столы менял. Во многих городских церквях проходят собрания жителей и гильдий, а также заседания городского совета.

Церковь для прихожан — хорошо знакомое и уютное место. Однако особым комфортом они не отличаются. Какие-либо лавки или скамейки внутри отсутствуют24. Кто-то приносит с собой на службу табуреты и подушки, а кто-то стоит на коленях прямо на устланном соломой полу. За церковными стенами прохладно даже в теплую погоду, и зимой многие приходят вооруженные «ручными обогревателями» — грелками в виде полой металлической сферы с горячими углями.

Колокол провозглашает начало службы. Прихожане стоя приветствуют входящую процессию из священников, певчих и церковнослужителей, поющих гимны. Григорианское пение, хоть и может показаться свободным, на самом деле следует строгим правилам тональности, ритмического рисунка, построения фразы, ударений и взаимодействия слов и музыки. Голоса поют в унисон или антифоном: попеременно звучит хор и кантор или две части хора. Недавно произошла существенная перемена — родилась полифоническая музыка. Из той части песнопения, в которой мелодия льется, поддержанная устойчивой партией тенора, длительно пропевающего одну ноту, развилась музыка для нескольких голосов. Сначала тенор вместо одной ноты неопределенной длины стал исполнять отдельную мелодию с собственным ритмом, затем к нему прибавился еще один голос. Из этого взаимодействия родился мотет, своего рода маленькая фуга. Другим важным новшеством стало появление более-менее современной нотации с указанием ритма и высоты тона.

Певцам нередко аккомпанирует портативный орган, или портатив, словно бы возникший от союза аккордеона и полноразмерного органа. Инструмент висел на шее у музыканта, который левой рукой управлялся с мехами позади инструмента, а правой — с клавишами. Но в некоторых церквях можно было встретить и обычные органы — мощные, громоздкие и по большей части расстроенные. Подобный гигант, созданный в Уинчестере в 980 году, с четырьмя сотнями труб и двумя ручными регистрами клавиатуры, порождал столь великий шум, что всякий лишь «зажимал руками свои пораженные беззащитные уши, не в силах приблизиться и слушать его звуки». А появившиеся в XII веке клавиши нажимаются таким могучим усилием, что поддаются лишь сжатому кулаку. С диапазоном в три октавы орган стал первым полностью хроматическим инструментом.

Одержав победу над несколькими соперниками, григорианская литургия вошла в обиход по всей Западной Европе. Почти в любой церкви во Франции, в Англии, Германии, Италии или Испании службы отправляли в точности так же, как и в Труа. Паства вставала, опускалась на колени и садилась в соответствии с ритуалом, однако в остальном она почти не принимала активного участия в богослужении.

Немногие из присутствующих понимают латынь, и, за исключением служб для духовенства, проповеди читаются на родном для прихожан языке. Проповедь обычно длится не более получаса, отмеряемого водяными часами на алтаре. Священник поднимается на кафедру и начинает с крестного знамения, затем объявляет свою thema или зачитывает на латыни короткий пассаж из Евангелия, который тут же милосердно переводит для своей паствы. За этим следует риторическое вступление о несоразмерности его человеческого опыта поднятой теме (чувства его скромны, но язык цветист) и обращение к Божественному духу. После чего начинается проповедь.

Нередко случается, что, добираясь до своего «примера», священник выходит за установленные временные рамки. «Пример» — неотъемлемая часть программы, которая представляет собой историю, поясняющую текст проповеди и изложенную с подобающим драматизмом. В проповеди о христианских добродетелях пример мог быть таким25:

Держит купец путь домой с ярмарки, где распродал все свои товары и заработал много денег. Сделав остановку в городе — подобном Амьену или Труа, — он оказывается у церкви и заходит в часовню помолиться Божьей Матери, Святой Марии, где опускает свой кошель на землю возле себя. Поднявшись, он не вспоминает о нем и уходит налегке.

Горожанин, тоже привыкший посещать часовню и молиться перед блаженной Матерью Господа нашего, Святой Марией, находит кошель и видит, что тот закрыт и запечатан. Как надлежит поступить ему? Если он объявит о своей находке, то каждый начнет кричать наперебой, что это именно его кошель. Он решает сохранить его и разыскать владельца, написав на двери собственного дома большими буквами объявление о том, что потерявшему нечто следует прийти к нему.

Купец замечает свою пропажу, удалившись на большое расстояние. Ах, все потеряно! Он возвращается в часовню, но денег там уже нет. Священник говорит, что ничего не знает. Выйдя из часовни, купец замечает объявление, входит в дом, видит нашедшего кошель горожанина и говорит ему:

— Скажи, кто написал слова на твоей двери?

Горожанин притворяется, что ничего не знает:

— Дорогой друг, многие приходят сюда и вешают свои объявления. Что ты ищешь? Ты что-то потерял?

— Что-то потерял! — кричит купец. — Да я потерял сокровище столь ценное, что нет ему цены.

— Что именно, мой добрый друг?

— Я потерял кошель, наполненный деньгами, запечатанный такой-то и такой-то печатью, таким-то замком.

Горожанин видит, что тот говорит правду, поэтому достает кошель и возвращает ему. Видя честность горожанина, купец думает: «Боже мой, я недостоин тех сокровищ, которые скопил. Этот горожанин куда достойнее меня».

— Господин, — говорит купец горожанину, — эти деньги принадлежат вам, а не мне, и я отдаю их вам и предаю вас Богу!

— Друг мой, — отвечает ему горожанин, — возьми свои деньги. Я их не заработал.

— Ни за что, — отвечает купец, — я не возьму их.

После чего купец уходит.

Горожанин бежит за ним следом и кричит: «Остановите вора! Остановите вора!» Соседи поднимают крики и ловят купца, спрашивая горожанина, что же тот у него украл. «Он украл мою бедность и мою честность, которые я бережно хранил до сего дня».

Прихожане в восторге от представления с его моралью, которую постарался донести священник.

Проповедники извлекают свои примеры не только из бытовых анекдотов, но и из исторических эпизодов или легенд, жития святых, библейских рассказов, современных событий, личных воспоминаний, басен Эзопа или других баснописцев, они находят повод для морализаторских выводов в бестиариях или трактатах о растениях, человеческом теле или звездах.

Не чуждаются проповедники и ораторских приемов26. Если внимание во время проповеди ослабевает, он может внезапно воскликнуть: «А тот, кто спит в углу, никогда не узнает секрет, о котором я сейчас вам поведаю!» Или когда женщины выказывают нетерпение во время проповеди о порочности женского пола, священник вдруг обращается к ним со словами: «Следует ли мне рассказать о добродетельной женщине? Я поведаю вам о вон той уснувшей пожилой даме. Ради бога, если у кого есть с собой булавка, разбудите ее. Те, кто засыпает