При мужчине оказалась пара армейских «кольтов» 45-го калибра, которые каким-то чудом не украли; одежда его была из грубой материи и предназначалась для носки в полевых условиях. Бронзовый цвет его кожи свидетельствовал о том, что он проводил долгие часы на открытом воздухе; его длинные светло-каштановые волосы вперемежку с золотистыми прядями были чистыми. Это был отнюдь не бродяга, а мужчина, привыкший иметь в своем кармане деньги, когда путешествовал по ведомым лишь ему причинам.

А сейчас он медленно истекал кровью на обочине дороги.

Донован снял испорченный плащ и расстегнул рубашку раненого. Из безобразной раны в плече сочилась кровь. Донован вынул новый носовой платок и прижал его к ране.

Веки мужчины дрогнули, и он тихонько застонал. Хриплое дыхание вырвалось из его глотки. Хороший признак, подумал Донован. Вынув нож, Донован отрезал рукав испорченной рубашки мужчины и использовал его в качестве грубой повязки. Затем с осторожностью, на которую был только способен, поднял мужчину и погрузил его в коляску.

Сев на место возницы, он хлестнул лошадей и понести в город.

Звон церковных колоколов разносился над горами, созывая прихожан к воскресной службе. Прошла неделя со времени аукциона, и Сара до сих пор испытывала боль при мысли о том, как окончился пикник. В течение этой недели Донован несколько разделал попытки поговорить с ней, но Сара твердо решила, что не желает выслушивать то, что он собирается сказать.

Сердце протестовало против этого, но с помощью железной силы воли она подавляла в себе страстное желание увидеть Донована.

Идя с матерью к церкви, Сара говорила себе, что все случившееся к лучшему и что будет безопаснее для них обоих, если они будут находиться на почтительном расстоянии друг от друга.

– Ты очень тихая сегодня, – сказала Джун.

Сара пожала плечами.

– Ты до сих пор сердишься на меня за то, что я выставила твою корзину на аукцион?

– Ты не имела права это делать, – сказала Сара, и в ее голосе почувствовалась горечь. – Я говорила тебе…

– У меня есть все права! – отрезала Джун. Она остановилась и уперлась руками в бока, вынудив остановиться также и Сару. Не обращая внимания на то, что они стояли на Мейн-стрит на виду всех, кто направлялся в церковь, Джун заговорила с Сарой таким тоном, которого она не слышала с тех пор, когда еще носила косички. – Я до чертиков устала наблюдать за тем, как ты заточила себя в четырех стенах и отгородилась от жизни, Сара Энн Калхоун! Я, твоя мать, сыта этим по горло!

– Мама, я знаю, что ты хочешь мне только самого хорошего, но я не думаю, что ты ведешь себя реалистично.

– Не вали с больной головы на здоровую, Сара Энн! Никто не мыслит более реалистично, чем я. Я оставила свою семью в Филадельфии, чтобы отправиться на Запад с твоим отцом. Это было опасно, был немалый риск. А затем он умер и оставил меня одну, и я должна была искать способ выживания. – Она сделал паузу. – Ты не единственная, кто пострадал от этого.

– Я никогда не считала, что я единственная…

Джун продолжила, словно Сара вообще ничего не произнесла, в ее глазах сверкали яростные огоньки, которые она демонстрировала только по отношению к своим детям.

– Ты была молода и совершила ошибку. Мы все ошибаемся. На этом учимся. Но нет причин для того, чтобы перестать жить.

– Я и не перестала жить, – возразила Сара, ошеломленная потоком страстной речи матери. – Я веду нормальную жизнь, издавая газету.

– Издавать газету – это было мечтой отца, а не твоей. К тому же он, по крайней мере отделял работу от личной жизни. – Джун взяла дочь за руку, голос ее стал еще напряженнее от эмоций: – Сара, ты моя дочь, и я люблю тебя. Пожалуйста, не жди, что я буду стоять в стороне и наблюдать за тем, как ты бездарно тратишь лучшие годы своей жизни.

Сара смотрела на мать так, словно никогда ее не видела раньше. Почему она никогда не замечала в ней стальную хватку под маской милой улыбки и скромных манер? Почему ей раньше не приходило в голову, что одной из причин того, что ее снова приняли в светское общество, была несгибаемая твердость и поддержка Джун Калхоун?

– Ой, мама! – Сара потянулась к матери, чтобы прижаться к ней, и почувствовала, как рука Джун ласково гладит ей волосы. – Я не хочу зря растрачивать свою жизнь, – пробормотала она, словно маленькая девочка, пробудившаяся от ночного кошмара.

– Ты не будешь этого делать, дорогая. Ты моя дочка, и я не помню, чтобы я учила тебя сдаваться.

Внимание Сары привлек топот лошадей. Посторонившись, она увидела, как блестящая черная коляска, запряженная парой красивых лошадей такого же окраса, пронеслась мимо и направилась к церкви.

– Боже милостивый, да это никак мистер Донован! – удивилась Джун, прикрывая глаза от солнца ладонью.

– Да, в самом деле. – Сара проследила за тем, как коляска подкатила к церкви, поднимая клубы пыли. Донован соскочил с экипажа и опрометью бросился внутрь. Через считанные секунды он выбежал вместе с доктором Мерсером.

– Там что-то происходит, – пробормотала Сара. В ней проснулся инстинкт расследователя, когда оба мужчины взобрались на коляску. Донован развернул экипаж и направился по улице к клинике. Там он остановил лошадей и, перейдя на другую сторону, помог доктору Мерсеру внести мужчину без сознания в кабинет врача.

– Кто-то ранен, – сказала Джун.

– Я намерена выяснить, кто именно, – отозвалась Сара. Придерживая руками юбки, она бросилась бежать по улице.

– Сара Энн Калхоун, – крикнула ей вслед мать, – что ты собралась делать? Ты хочешь пропустить церковную службу?

Сара только махнула рукой и кратчайшим путем достигла двери клиники.

Дело было не только в том, что за всем этим крылась загадочная история, но и в том, что в центре ее находился Донован.

– Хорошо, что вы нашли его вовремя. – Доктор Мерсер, пробормотав это, продолжал заниматься пациентом. – Пуля прошла насквозь, но он потерял много крови. Еще чуть-чуть – и он бы истек кровью.

Донован только развел руками. Доктор снял свой воскресный наряд и надел белоснежный фартук, на котором тут же появились алые пятна. Пока этот невысокий лысый мужчина с присущей ему аккуратностью зашивал рану, Донован обшарил карманы плаща незнакомца и выяснил его личность. Ответ значился на маленьком металлическом жетоне, который Донован держал на ладони.

– Кажется, мы хоть что-то узнали. – Джек Донован бросил на стол жетон, который негромко звякнул. – Он служитель правосудия.

Доктор оторвался от работы и внимательно осмотрел жетон.

– Судебный маршал. Ну-ну…

– Судебный маршал?

Мужчины одновременно повернулись на женский голос. Донован нахмурился. Сара Калхоун, одетая в строгое коричневое поплиновое воскресное платье, смотрела на них с порога клиники.