– Не бойся. Он больше не появится.

Глеб пропустил ее вперед, заходя в дом. Запер дверь на задвижку.

– Он скрылся где-то в деревне. Думаю, он местный.

– Он мог забежать на любой чужой участок, – предположила Лера.

Она так обрадовалась, что с Глебом ничего не случилось, что ей все время хотелось улыбаться.

– Не думаю. Это рискованно, воры обычно продумывают пути отступления.

Он включил свет, подошел к окну, задернул занавеску.

– Если это деревенский, Иван его вычислит. Иван – это наш участковый.

– Позвоните ему.

– Позвоню. Утром.

Он шагнул в комнату, включил свет там, задернул занавески.

Подошел к стоящему у стены книжному шкафу, открыл дверцу.

В шкафу стопкой лежали документы. Свидетельство о праве собственности на земельный участок, какие-то старые платежки.

Он перебирал бумаги, а она стояла рядом и смотрела ему через плечо.

Он точно решит, что она дура. Напросилась осмотреть дом, а стоит около него, как пень.

– Надо же! – Глеб выпрямился с раскрытыми зелеными корочками документа в руках. – Я не знал, что Таисия была замужем.

Документ оказался давним свидетельством о браке.

– Таисия и моя тетя в одной школе работали. Моя тетка литературу преподавала, а Таисия, кажется, математику. Или химию, что ли.

– Глеб, – неожиданно сказала Лера. – Отец Анфисиного ребенка…

У нее чуть не вырвалось, что в Бориса вчера стреляли. Она не сказала только потому, что Боря допускал, что кто-то просто хулиганил в лесу.

– Что?..

Еще ей хотелось сказать, что Борис ей не нравится, он подло поступил и с Анфисой, и с Инной, но ей все равно за него страшно.

– Ничего, – вздохнула Лера. – Так…

– Он знает про флешку? – Глеб заглянул ей в глаза.

– Знает, – призналась Лера. – Флешка у него. Сюда лез не он.

– Или вору нужна не флешка.

Дом был маленький, кроме кухни, еще две комнаты. Чтобы заглянуть во все шкафы, много времени не потребовалось.

В доме не было ничего, что могло заставить кого-то упорно пытаться сюда проникнуть.

Или это нечто было очень хорошо спрятано.

Когда Глеб довез Леру до ее дома, уже светало.

О том, что мама просила их с Борей приехать к двенадцати, Инна вспомнила только утром и равнодушно удивилась: раньше она никогда не забывала о намеченных встречах.

– Боренька, я хочу тебя расстроить, – виновато улыбнулась Инна, ставя перед мужем утренний кофе. – Папа сегодня дает интервью, приедет фотограф, мама просила, чтобы мы тоже поприсутствовали.

– Кому интервью? – заинтересовался Борис.

– Не знаю. Не спросила. Он собирается участвовать в выборах.

– А это согласовано? – Борис поднял глаза к потолку.

О том, что ни одна кандидатура народных избранников не может быть не согласована с соответствующими органами, Инна, конечно, знала. Об этом было известно всем, даже тем, кто был далек от политики.

Борис это знал не хуже Инны.

О господи! Зачем он задает пустые вопросы? Инна почувствовала, что подступает раздражение.

– Не знаю. Наверное.

Неожиданно ей захотелось остаться одной, без него. Забраться на стул с ногами, как она любила делать раньше, начать тихонько мурлыкать какую-нибудь мелодию.

– Мама просила быть к двенадцати, но думаю, что ничего страшного не произойдет, если мы приедем попозже. Интервью наверняка займет не меньше часа. – Инна посмотрела на часы. – Не торопись.

– Нет, опаздывать мы не будем. – Борис допил кофе и отодвинул чашку. – Одевайся.

К маминым просьбам Борис всегда относился серьезно. Иногда Инне казалось, что к словам тещи муж прислушивается больше, чем к мнению тестя. Впрочем, мама редко говорила что-то, не совпадающее с мнением папы.

Появляться рядом с родителями следовало в одежде, которую Инна терпеть не могла. Пройдясь глазами по вешалкам с одеждой, она выбрала серое платье, прикрывающее колени. Оно было дорогим, а казалось убогим. Инна усмехнулась, глядя на себя в зеркало.

– Ты готова? – поторопил Борис.

– Да.

Мама наверняка позаботится, чтобы вместе с фотографом приехал визажист, но Инна наложила на веки легкие коричневые тени, провела тушью по ресницам.

Этого можно было не делать, у нее фотогеничная внешность.

У нее правильное лицо и хорошая фигура, а она кажется себе убогой, под стать впервые надетому платью.

Это потому что у нее муж, который ее не любит, и дом, в котором ей постоянно приходится притворяться.

– Боря… – Инна отвернулась от зеркала.

Сердце забилось глухо и часто.

Она прямо сейчас ему скажет, что не может больше с ним жить!

Немедленно, пока не ушла решимость!

Она не может больше постоянно врать и делать вид, что видит в нем близкого человека.

Она никогда не простит ему унижения, которому подвергла ее Анфиса и от которого до сих пор перехватывает дыхание.

– Пойдем! – поторопил Борис. – Я не хочу опаздывать.

Инна оглянулась на свое отражение и заспешила за мужем.

В доме родителей все происходило так, как и ожидалось. Папа больше часа отвечал на вопросы корреспондента, потом фотограф, оказавшийся веселой молодой девушкой, снимал всю семью в целом и каждого ее члена по отдельности.

– Наконец-то, – с облегчением выдохнул папа, провожая съемочную группу. – Как все прошло?

Это он спросил у мамы, но Боря ответил первым:

– Отлично, Филипп Антонович!

– Замечательно, – улыбнулась мама. – Хорошо, что ты не забыл упомянуть про ювенальную юстицию.

Помощница по хозяйству, новая, Инна ее еще не видела, пригласила к столу.

– Что такое юнальная юстиция? – запрыгал Миша, первым подбегая к своему любимому месту слева от деда.

– Ювенальная, – поправила мама и строго объяснила: – Это полиция, которая отнимает детей. Это происходит в других государствах. У нас в стране никогда такого не будет!

– И очень жаль! – неожиданно сказала Инна. – Потому что у нас в стране есть такие родители, у которых следовало бы отнять детей, а никто этого не делает.

– В детском доме им будет лучше? – усмехнулся папа.

Инна не успела сказать, что в двадцать первом веке общество в состоянии сделать так, чтобы ребенку было хорошо везде, в том числе в детском доме. И это тоже задача ювенальной юстиции.