– Пусть будет так. Что еще вам может понадобиться?

– Музыкальный центр с CD-приводом.

– Припоминаю, вы что-то говорили об этом. Я принесу из дома свой. – Директор улыбнулся.

Это была четвертая группа русских, которую, по выражению Ниос, она пасла на пару с Кимби. С подачи Леонардо, который и других заразил своей подозрительностью, русские музыканты не могли не попасть под его пристальный взгляд; фактически четверка камерунцев жила на измене.

Кимби занял место во втором ряду, отметив, что публика, явившаяся послушать русских музыкантов, отчего-то предпочитала последние места первым. Осталось свободными около двадцати мест.

Он бесцельно вертел в руках программку с фотографией артистов и названий исполняемых ими произведений. Было заметно, что листок с перечнем прошел через принтер – скорее всего, принадлежащий директору музея; траурная надпись виделась штемпельным оттиском: "…ввиду утраты части музыкального оборудования концерт пройдет под фонограмму».

«Опля!» Именно это восклицание выскочило из рта Леонардо. «Никакие они не музыканты». – «Ну так проверь», – распорядилась Мамбо. И повела себя странно, как будто была придворной дамой. Она сказала Кимби, что явится ко второму акту представления. Причем когда она явится, Кимби должен будет покинуть зал. Только спустя часы Кимби понял: жрица предчувствовала аншлаг.

До начала концерта оставалось двадцать минут, а на сцене хоть шаром покати. Это не считая смехотворного музыкального центра, который был не способен как следует оглушить даже в туалетной кабинке. Кимби против воли настраивался на громкую музыку, он бы с удовольствием послушал вживую свой любимый хип-хоп.

Катала заканчивал суетиться на сцене, подключая к музыкальному центру микрофон и расставляя колонки. Вернувшись за кулисы, он заметил Нико:

– Контрабас-то у нас как нельзя кстати увели. Лично мне ни играть, ни подыгрывать не нужно.

– Заткнись, – процедил сквозь зубы Николаев. – Не твоя вещь пропала. Мне еще отдуваться за нее.

– В смысле мне не понять всей полноты утраты? – Катала по-мхатовски широко развел руками. – Только не я, а ты накаркал – еще в Москве: мол, сошлемся на пропажу инструмента.

Адвокат тяжело вздохнул. Его часто посещала одна и та же мысль: «Где один инструмент, там и другой». Он мог себе признаться в том, что, в общем-то, рад неразборчивости чернокожих воров: они могли украсть и скрипки тоже. Но позарились на большой инструмент, подходя к этому вопросу так, как делают это охотники за вторчерметом: чем больше и тяжелее, тем лучше.

Нико не ожидал, что зал будет полон. И ему пришлось вспомнить, что значит выступать при полном аншлаге. То было давно – в музыкальной школе, где экзамены сдают в присутствии родителей, педагогов, учеников. Старший экзаменационной комиссии по очереди вызывает учеников, объявляет название и авторов произведений, обычно исполняется три вещи. Когда это необходимо, на сцену поднимается и концертмейстер, разучивающий партии с исполнителями. Но концертмейстер – еще и солист оркестра. Так что Нико сегодня, «заказывая минус-фонограмму», выступал как бы в двух ипостасях.

Стояла страшная жара. Над сценой полоскал на легком ветру тент. Ветерок был слабым утешением для Николаева, который вышел на сцену во фраке. Он здорово смотрелся на фоне зрительного зала, заполненного исключительно чернокожими. Все без исключения женщины были в цветастых платках, повязанных на манер тюрбана. Некоторые мужчины пришли без головных уборов, но большинство носили тюбетейки, а некоторые поверх этой восточной шапочки надели аравийские косынки.

Он отлично разобрался в ситуации, услышав смешки в зале, адресованные ему, фрачному попугаю. Был бы у него автомат, он бы наплевал на насмешников, но у него была скрипка, с помощью которой он мог исправить ситуацию быстрее, чем с огнестрельным оружием. Он с достоинством поклонился, прижимая музыкальный инструмент к груди, и только этим поубавил шум. Он рассыпал манеры. С легким, чуть заметным полупоклоном он повернулся в сторону и встретился глазами с Каталиным. Тот ждал этого момента и вышел на сцену, встав рядом со скрипачом. Резко опустил голову, и волосы упали ему на лоб. Он вернул их на место привычным движением руки.

– Вариации из оперы Паизиэлло «Мельничиха» в оригинальной обработке, – звучным голосом объявил он. – Исполняет маэстро Нико.

Заложив правую руку за спину, Катала удалился за кулисы.

Николаев заметил, что часть зрителей провожала глазами конферансье, и он нашел этому объяснение: растерянность взяла верх над этими людьми. Кто-то ожидал большего, кто-то занижал планку. Но вот все взгляды были устремлены на музыканта. Катала включил запись. Из левой колонки полился голос скрипки, его догнал гитарный перебор, и вот наконец-то воздух наполнили удивительные, незнакомые звуки альта.

Живой, он сразу вышел на первый план; и если кто-то из зрителей держал в голове слово «фонограмма», голос сербской скрипки заставил забыть ее.

Кимби открыл рот. Он ожидал чего угодно, только не такого чистого и насыщенного звука, который лился, казалось, со всех сторон. Как будто стая певчих птиц выткала этот голос, отдавая ему свой. У него даже мурашки по телу побежали. Позже он удивится себе: почему он не наградил аплодисментами скрипача к концу первой минуты его выступления? А ведь он порывался встать и увлечь за собой остальных зрителей.

Он утонул в чарующих звуках «малой виолончели». Ничуть не стесняясь, признался самому себе, что влюбился в музыканта с первого взгляда, с первого звука, и потерял счет времени. Ничего не понял, когда не увидел его. Поднял голову и встретился с бездонными и бездушными, холодными глазами Мамбо, не сразу сообразил, что его время кончилось. Он встал – не быстро, не привлекая к себе внимания: он уступал место опоздавшей женщине. Чуть позже присоединился к Леонардо, который нашел себе место в тени дерева. И только сейчас заметил, что зрителей прибавилось вдвое, а то и втрое. Часть устроилась прямо на камне, часть слушала Нико стоя.

– Похоже, мы потеряли время зря, – заметил Леонардо, глядя на сцену и морщась, как от зубной боли. – Со скуки сдохнешь. Ну что, пошли? Или ты Ниос будешь ждать?

– Да, я подожду ее.

Все шло как надо. Катала облегченно вздохнул. Уже второй раз он имел удовольствие видеть, как командир вытаскивает и прет на себе всю группу. «Ничего, – простодушно размышлял Катала, – дальше моя очередь». Настанет ли очередь Живнова сделать хоть что-то на благо команды? Каталин имел право усомниться в этом. Хотя бы потому, что Жевуна не было рядом, в том месте, где проходило ключевое мероприятие. Да, он рядом с объектом, обозначенным в плане заглавной буквой «Х», но он пассивен рядом с храмом. И заставляет рисовать образ мальчика, подглядывающего в замочную скважину.

В реальный мир, очарованный голосом альта, Каталу швырнул шквал аплодисментов. На его гребне он вылетел на сцену, поклонился и дал зрителям возможность еще раз взорваться, указывая изящным жестом руки на скрипача. И лишь спустя минуту он объявил следующее произведение. И вдруг ни с того ни сего решил сымпровизировать.