Реально ли это?

Сможет ли она забыть его редкие улыбки, которые ослепляли ее? Или привычку гладить ее по волосам после того, как они занимались любовью?

Скорее сексом, поправляла она себя, ворочаясь на узкой кровати. Ведь он женился на ней, только чтобы вернуть долг ее отцу. По правде говоря, их не связывало ничего, кроме секса. Так и было, потому что накануне отъезда из Лондона она попросила Коннела не беспокоить ее. Он четко соблюдал договоренность, вызывая у Эмбер сначала злость, а потом тупую боль и унылое осознание, что он действует по ее просьбе. Коннел ни разу не позвонил, не прислал сообщения, не написал письма, чтобы узнать, как она устроилась в новой жизни. Все переговоры велись только через его юристов.

Прошел июнь, наступил июль. Страну накрыла волна чудовищной жары. Жизнь почти замерла. Продажи мороженого и электровентиляторов побили все рекорды, русла рек высохли, трава пожухла и пожелтела. Поговаривали о том, чтобы ввести квоту на расход воды. Однажды после занятий в колледже, Эмбер сидела на террасе. В доме было тихо. Вдруг в дверь парадного громко позвонили. Изнемогая от жары, Эмбер не шелохнулась, чувствуя, как капли пота стекают по спине. Она надеялась, что кто-то из жильцов откроет дверь. Вдалеке раздались голоса, но Эмбер не прислушивалась: подняв голову, она тщетно пыталась уловить слабое дуновение ветерка. Сзади послышались шаги, и от низкого мужского голоса мурашки пробежали по коже. Это было бы даже приятно в жаркий день, если бы не связанные с голосом эмоции, слишком сложные, чтобы сразу разобраться.

Эмбер повернула голову, уговаривая себя сохранять невозмутимость. Но как оставаться спокойной, если она все дни и ночи думала о нем, мечтала о нем? Сколько раз в безумной надежде она представляла, как Коннел явится сюда, как сейчас? Она окинула его жадным взглядом: глаза, как обычно, прикрыты, на скулах темный налет щетины. В качестве уступки жаркой погоде, на нем футболка и джинсы. Почему сейчас не морозная зима? Тогда ей не пришлось бы глазеть на твердый, мускулистый торс, на бугры бицепсов, вспоминая, как сильные руки обнимали, когда Коннел нес ее в кровать…

– Коннел, – с трудом выдавила Эмбер пересохшим горлом. У нее закружилась голова. – Что ты здесь делаешь?

– Не догадываешься?

– Нет.

– Хочу задать вопрос, на который мы оба должны знать ответ.

– Что за вопрос? – облизнула губы Эмбер.

Наступила пауза.

– У нас будет ребенок? Ты беременна?

Теперь пауза затянулась.

– Нет.

Коннела пронзило чувство глубокого разочарования, добравшееся до самого сердца. Казалось, маленькая искра надежды, зародившаяся глубоко в душе, вдруг погасла. Удивительно, как можно страстно желать чего-то, но догадаться об этом, только узнав, что мечта неосуществима.

Глядя в бледное лицо Эмбер, на ее дрожащие губы, он думал о том, как она изменилась, как не похожа на женщину, которую он впервые увидел лежащей на белом кожаном диване. Сейчас она излучала спокойствие и умиротворение, приятно поразившие его. Однако вдруг в изумрудно-зеленых глазах сверкнула злость. Эмбер расправила плечи, нетерпеливо откинула со лба вьющуюся черную прядь.

– Ладно. Ты получил ответ, который тебя, вероятно, очень устраивает. Теперь уходи.

– Никуда я не уйду.

Эмбер прищурила глаза.

– Одного не понимаю, Коннел. Зачем ты проделал весь долгий путь, чтобы задать вопрос, не требующий личной встречи? Почему не отправил сообщение по электронной почте или не позвонил? Стоило ли ради этого приезжать?

– Дело совсем не в вопросе.

– Разве? В чем тогда?

Коннел встретил ее взгляд, обдавший его волной негодования. Он честно старался держаться от нее подальше, убеждая себя, что действует ради ее и своего блага. Однако против воли его тянуло к Эмбер. Теперь он стоит перед ней со странным ощущением беззащитности. Коннел понимал, что должен быть честен до конца, но даже честность не гарантировала шанс добиться цели. Настало время сделать выбор и перестать прятаться за прошлое, отказывая себе в эмоциях, как он привык поступать.

– Можешь ли ты простить мое поведение в последний вечер, когда мы были вместе? – тихо спросил он.

Нахмурившись, Эмбер уточнила:

– Ты говоришь о том, что случилось… в холле?

– Да. Именно об этом.

Она пожала плечами с видом человека, готового честно высказать свое мнение не взирая на последствия.

– Это был примитивный, первобытный секс. Мне показалось, тебе понравилось, а я так уж точно получила удовольствие, несмотря на то что ты испортил мое платье и дорогое нижнее белье.

Губы Коннела скривились в подобии улыбки.

– Я спрашивал о другом, Эмбер.

– Неужели? – тихо спросила она. – Ты сам учил меня тому, что любой секс хорош в том случае, если ни одна из сторон не возражает.

– Согласен. Но в тот момент я потерял контроль. – Коннел чувствовал комок в горле. – У меня помутилось в глазах. Я потерял рассудок, поддавшись слепому инстинкту. Не мог остановиться, даже если бы захотел. Мне стало страшно.

– Что такого? Каждому приходилось терять контроль хотя бы раз в жизни, особенно после яростной ссоры. Чего ты боишься, Коннел? Схватить канистру краски и разукрасить стены граффити? – Эмбер недоуменно пожала плечами. – У меня нет диплома психолога, но в юности я посещала достаточное число психоаналитиков, чтобы понимать одну простую вещь: то, что ты называешь сохранять контроль – не что иное, как безжалостное подавление эмоций. Это всегда заканчивается взрывом. Почему бы тебе не поступать так, как делает большинство – дать волю чувствам?

Коннел в глубине души понимал, что Эмбер говорит истинную правду. Хватит ли у него мужества признаться в этом и разобраться в причинах, забытых и похороненных глубоко в прошлом? Вопрос касался именно эмоций. Он понимал теперь, что его мать отличалась болезненной сдержанностью. Она была сломлена грехом внебрачной связи, совершенным в юности. Она поклялась не повторять ошибки, поэтому подавляла в себе чувства и желания. Разве он не делал того же?

Однако стоило признать, что были и другие факторы. Он вырос в доме, где чувствовал себя чужим. По интеллекту и физическому развитию он превосходил мужчин семейства Кадоган, но деньги и власть позволяли им помыкать им. Эмбер еще в начале знакомства упрекнула его в скрытых комплексах и была права.

Жизнь преподала ему урок, который он, кажется, усвоил. Сегодня он явился сюда только ради Эмбер.

– Что скажешь, если я соглашусь с каждым твоим словом? – Коннел смотрел ей прямо в глаза.

– В чем подвох? – с подозрением прищурилась Эмбер.

– Никакого подвоха. Готов признаться, что я полный дурак. Упрямый, надменный, недальновидный настолько, что позволил ускользнуть сквозь пальцы самому лучшему, что случилось в моей жизни, – потерял тебя. Ты нужна мне, Эмбер, – произнес он с чувством, но голос дрогнул. – Потому что я люблю тебя и хочу, чтобы ты вернулась.