— Ой, как у вас тут здорово! — воскликнула княжна, оглядевшись. — Самый центр, а какой зеленый! А это что за дом, Костя? Рассказывай, ты должен быть мой проводник.

— Институт Отта, — ответил Бабст. — Рожают тут.

— Я тоже хочу рожать в таком красивом доме!

— Нормальный приход, — одобрительно прокомментировал Живой.

— А вон там, дальше, философский факультет, — продолжал Бабст. — Там мыслят.

— Я тоже хочу мыслить в таком красивом доме! А кто этот зеленый человечек?

Вера показала на памятник, стоящий посреди широкой площади.

— Сахаров, Андрей Дмитрич, — с уважением произнес Бабст. — Смотри-ка, правда зеленый, а я каждый день тут хожу — и не замечал. Лет пять как поставили, а уже весь патиной покрылся. Влажность у нас высокая.

— Патиной? — очнулся от своих дум Савицкий. — Да ведь Лев Сергеич пишет про какую-то «патину змеиную»! Костя, есть такой термин?

— Змеиную? Нет, конечно. Патина — отложение солей на бронзе. Окиси меди. Полезная вещь, предохраняет памятники от порчи. Змеи, Петюха, тут совсем ни при чем.

— А вот еще говорят «благородная патина». Это что такое?

— Ну, просто выражение такое. Лет за сто на бронзе образуется такой налет — зеленый или голубоватый. Выглядит красиво, благородно, потому так и говорят.

— А может, змеиная патина — это неблагородная? — вмешался Живой. — Ну, бывает благородная, а бывает — неблагородная, гадючья какая-нибудь?

Бабст не стал ему отвечать.

Они прошли по бульвару и вышли на набережную, к Пушкинскому дому.

— О, этого памятника я знаю! — обрадовалась княжна. — Это Пушкин. Смотрите, он совсем черный, хотя тоже бронзовый. Интересно, почему?

— Негр потому что, — влез Живой.

— Фи! — презрительно скривила губы Вера. — А ты, оказывается, еще и расист.

— Я Пушкина всего наизусть знаю! — обиделся Паша. — А «негр» у нас — это как бы комплимент. Расисты говорят совсем другие слова, я тебя потом научу.

Действие отрезвита начинало постепенно проходить, но приятное послевкусие в сочетании с солнечной погодой настраивало отважных экспериментаторов на праздничный лад. Никто никуда не спешил — ощущение неумолимости времени на какое-то время отступило. Казалось, что небесная канцелярия выдала всем дополнительный день на личные нужды.

Они вышли на стрелку Васильевского острова. Здесь рябило в глазах от туристов и новобрачных. Женихи и невесты весело паслись на изумрудной траве, а вокруг них суетились фотографы.

— Ой, какая красивая золотая иголка! — воскликнула княжна, показывая на шпиль Петропавловского собора. — Я хочу туда!

— Пошли, конечно, — сказал Савицкий. — Покажем сестренке город. Она тут в первый раз.

У воды сидели и лежали парочки. Веселая девица взгромоздилась на гранитный шар и изображала сфинкса. Мимо промчался белый «Метеор».

— Петербург всегда казался мне мрачным и неприветливым, — признался Петр Алексеевич. — Но теперь он как будто повернулся ко мне лицом. Тут в самом деле может быть хорошо.

— Это ты к нему лицом повернулся! — серьезно ответил Бабст. — Смотри, больше не отворачивайся.

Подойдя к воде, компания решила все-таки не перешагивать через Неву, дабы не смущать туристов, а перейти ее через мост.

На Мытнинской набережной возле ресторанного фрегата «Летучий голландец» выстроились торговцы сувенирами.

— Вера Ришаровна, а вы не хотите купить своей маман сувенир? — подначивал парижанку Живой. — Смотри, какие тут матрешки, шапки, всадники медные...

— Я не иностранный турист, — гордо ответила княжна. — Мои предки строили этот город вместе с Петром Великим!

Савицкий и Бабст шли позади них.

— Так, Костя, все-таки, — не отставал Савицкий, — что же это такое может быть: «патина змеиная»?

— Стало быть, патина на какой-то змее. На бронзовой, естественно.

— А может, на настоящей? — обернулся Живой. — Смотрите, вон зоопарк. Там этих змеев до хренища. Я туда раньше девушек водил, в террариум. Подходим к гадам, и я говорю: «У каждой женщины должна быть змея. Выбирай свою». Если чувиха цитату опознала — значит, годная, берем. А нет — тогда досвидос, детка.

— Змей ты и есть, — подытожил Бабст. — Знал бы Борис Борисыч...

— А что тебе БГ? Ты же у нас вроде по авторской песне? — удивился Живой.

Ему тут же пришлось пожалеть о своих словах. Обстоятельный Костя, не повышая голоса, прочел студенту целую лекцию о певцах и музыкантах, достойных уважения, даже несмотря на то, что они пока не бывали на Грушинке.

Когда заходили в крепость, ударили куранты. Туристы, выходившие на площадь из темной арки, щурились от ослепительного сияния золотого шпиля.

— «Монетный двор», — прочла княжна. — Тут делают монеты?

— Ну да, монеты, медали, — ответил Бабст. — Серебряные, медные, бронзовые, всякие. А вот тут, в соборе, похоронены все цари, начиная с Петра I.

В собор решили не идти: за билетами стояла длинная очередь, а свежий воздух и менделеевка побуждали к движению.

— Ну чего нам на могилы смотреть? — кричал Живой. — Да тут этих царей как патины! И живых, и бронзовых! Сейчас увидите.

Сразу за собором стояла большая толпа. Она окружала еще один памятник: уродливого, похожего на паука Петра. Царь сидел в кресле, выпрямившись и вцепившись пальцами в подлокотники, как на приеме у зубного.

— Фи, какой некрасивый! — сказала княжна.

— Так он такой и был, — авторитетно заявил Савицкий.

— Предки рассказывали? — съязвил Живой.

На коленях у бронзового императора пристроился толстый ребенок, мамаша наводила на него фотоаппарат. Стайка детей ждала своей очереди. Колени царя были вытерты до зеркального блеска и слепили глаза не хуже шпиля собора.

Рядом с памятником переминались ряженые Петр и Екатерина:

— С царями приглашаем сфотографироваться, на память сняться, — монотонно тянул Петр, — с Екатериной, с Петром, на наш аппарат, на ваш аппарат...

Туристы на зов не спешили. Они подходили только спросить, где здесь тюрьма. Царь со знанием дела консультировал граждан.

У Петровских ворот обнаружился еще один основатель города — здоровенный, в коричневом бархатном кафтане, похожий на бурого медведя. В нишах по обе стороны от арки стояли статуи каких-то богинь. Одна из них держала в руке змею.

— Вот тебе подруга в самый раз, — указал Живому Бабст. — И со змеей, и не убежит никуда.

Тут уж Паша отыгрался — прочитал ему ответную лекцию о том, как следует обращаться с девушками, чтобы они от тебя не убегали, по крайней мере пока ты сам этого не захочешь. Разведенный Бабст слушал хмуро, но не перебивал.