litbaza книги онлайнСовременная прозаСказитель из Марракеша - Джойдип Рой-Бхаттачарайа

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 74
Перейти на страницу:

Лицо этой простой берберки светилось наивным восторгом, и я вынужден был признаться самому себе, что впервые не нахожу слов.

Суматоха в отдалении избавила меня от необходимости отвечать. Шум доносился со стороны бульвара, от площади Фуко, где улица Муллы Измаила пересекается с авеню Эль-Мухидин. Мы стали гадать, что бы это могло случиться, и тут заметили человека, идущего в нашем направлении. Мы остановили его и спросили, из-за чего столько шума.

— Там авария, — объяснил прохожий. — Туристский автобус с мотоциклом столкнулся. Мотоциклист, полицейский, погиб на месте.

— Не слыхал ли ты, как его звали? — спросил я.

— Мохтари, — ответил прохожий. — Он был сержант, на Джемаа дежурил. Настоящий подонок. Нехорошо так о покойном говорить, да только я лавку держу на площади, а этот Мохтари нам, торговцам, житья не давал.

Это откровение прожгло дыру в ночи. Мы все, как один, повернулись к Хадидже, хоть и знали, что сейчас увидим. Хадиджа исчезла секундой раньше, ее место было пусто.

Вопрос Айши

Напряженное молчание прервала маленькая Айша, дочка Азизы. Она спросила бывшую гостиничную горничную, известно ли ей, где теперь портрет, который нарисовал Тофик.

Пожилая женщина отвечала, как всегда, с поспешной готовностью:

— Детка, портрет забрали полицейские. Завернули в бумагу и забрали. И такие довольные были, словно саму чужестранку нашли, а не изображение. Когда они уехали, я открыла ставни и впустила в комнату свет. На улице жизнь шла своим чередом. Помню все, точно это было вчера. Возле пекарни стоял фургон со свежими лепешками. Какой-то человек перебегал улицу, и его чуть не сбила машина. А подальше, в мечети Кутубия, муэдзин созывал правоверных на молитву.

Она замолчала и с улыбкой посмотрела на Айшу.

— Я ответила на твой вопрос, детка?

Айша закивала, заулыбалась возбужденно, показывая зубы. Я шагнул к ней, погладил по макушке и обратился к слушателям.

Зеллий

— Мой средний брат Ахмед, — начал я, — маалем. Он делает зеллий, несравненные мозаики, на которые идут сработанные вручную эмалевые плиточки. Его искусство составлять орнаменты во многом сродни моему искусству низать слова. Наверно, поэтому я, когда рассказываю истории, вспоминаю Ахмеда. Я часто наблюдал, как он работает, и вот что меня поражало — в каждом его орнаменте за основу взяты одни и те же три мотива — геометрический, эпиграфический[4]и цветочный. Вариации дозволяются только в расположении плиточек. Прямоугольники, подогнанные один к другому, составляют шахматные доски; круги и полукруги сплетаются в розетки и арабески. Это искусство, прославляющее симметрию и повтор, имеющее цель сохранить математический посыл рисунка. Ахмед уподобляет его гармонии тела и духа, которая достигается посредством особых суфийских медитаций. Во время работы мой брат практикует особое, глубокое и ритмичное, дыхание, раскалывает плиточки стальным молоточком, часто делает надрезы одним ударом, отличающимся фантастической точностью.

Ахмед у нас прагматичный, не то что остальные члены семьи. Осмотрительность сочетается в нем с твердостью. Еще мальчиком он решил не следовать путем нашего отца. Когда он впервые сказал мне об этом, я ушам не поверил. Мне было четырнадцать, Ахмеду — двенадцать. Был яркий солнечный день, щебетали птицы, журчали речки. В горах таял снег. Мы шли проведать нашего приятеля Джалала, который пас овец на склонах долины. К тому времени как добрались до места, оба изрядно запыхались. Мы остановились полюбоваться лавровой рощей, утопавшей в розовых цветах. Потрясенный этим зрелищем, Ахмед распростерся на сырой земле, лицом к небу. Щурясь на солнце, он сообщил, что не хочет быть уличным рассказчиком — его привлекает нечто совершенно иное.

— Что же именно? — спросил я.

— А, пока не придумал! — нетерпеливо отвечал Ахмед. — Просто не хочу рассказывать истории, и все. Ты же знаешь, как не по сердцу мне болтовня. Я буду несчастен, если выберу это поприще.

— Ты слишком молод, чтобы так далеко заглядывать, — небрежно сказал я. — И давай-ка лучше к этому разговору через годик вернемся. Сейчас нет смысла продолжать.

Ахмед повернулся на бок и стал смотреть на долину, где, словно на шахматной доске, розовые цветущие квадраты перемежались зелеными лиственными.

— Правда, красиво, Хасан? Такая упорядоченная красота, просто глаз отдыхает. Как по-твоему, похоже на мозаику зеллий?

— Действительно, очень красиво, — согласился я.

— Как думаешь, на мозаиках можно зарабатывать?

— В смысле, если самому их делать?

— Ну да.

— Думаю, можно. Это достойное ремесло.

Ахмед на секунду словно забыл о моем присутствии. Затем резко сел.

— Тогда решено! — воскликнул он. — Теперь я знаю, чем хочу заняться. Я выучусь делать зеллий.

— На это потребуется не один год, — заметил я.

Сквозь полуопущенные веки Ахмед рассматривал свои ладони.

— Как ты думаешь, Хасан, у меня получится? Сумею я овладеть искусством зеллий? В Марракеше я слышал разговоры маалемов. У них для каждого орнамента свое название: «перевернутые слезинки», «куриные лапки», «воловьи очи»… Это как стихи, правда? — только еще лучше. — Глядя на многоцветную мозаику лепестков, Ахмед проговорил почти с тоской: — Хочу делать что-нибудь руками — не важно, что именно.

Я уставился на брата, растроганный его порывом, но не представляя, как реагировать.

Шесть лет спустя этот разговор имел продолжение. Застигнутые врасплох упрямой решимостью Ахмеда, мы с отцом не нашли в себе сил напомнить ему, что принадлежим к племени берберов, обитателей Атласских гор, а берберы от века не занимались изготовлением мозаик. Это искусство всегда было востребовано аристократами — мозаики зеллий украшают роскошные дворцы на севере страны. Лично я не любитель мозаики — на мой вкус, слишком много деталей, слишком много виньеток. Вдобавок — на это я особенно упирал — зеллий не является частью нашей культуры. Даже в самом крупном городе, Марракеше, люди предпочитают покрывать полы раствором на основе извести, что гораздо скромнее. Поверхность получается либо шероховатой, довольно грубой — такой раствор называется «десс», — либо более гладкой, за счет раствора под названием «таделакт» — эта техника характерна для зажиточных домов. Иными словами, если Ахмед всерьез надумал стать маалемом, ему придется уехать на север, в Фес, где учат искусству мозаики.

Ахмед стоял босой, штанины болтались на тощих ногах. Солнечный свет усиливал белизну стен и полов, покрытых раствором на основе извести. Я превозносил достоинства такого рода простоты; Ахмед равнодушно слушал.

— Раз так, поеду в Фес, — подытожил он.

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 74
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?