— Своей матушки я не знала, — тихо говорила она,

— Была еще младенцем, когда потеряла самое дорогое сокровище — мамочку. Росла без нее под присмотром служанок и таких бабушек, которых бы не следовало приставлять ко мне. Но батюшка был воином, редко сидел дома. Он увлекался больше военными делами, делами своего края. Так я и жила сиротой… до тех пор, пока немного не подросла.

Только тогда батюшка опомнился и неожиданно увез в Чернигов, в большой город, намного больше, чем наша слобода. Там мне было лучше, там я жила со своей тетей… Она стала мне как мать, ухаживала за мной, лелеяла и учила… Я ходила в монастырскую школу, в которой были хорошие наставники: учили всяким премудростям, а когда еще подросла, стала изучать и чужие языки, потому что так было принято. Надо было знать латынь, греков, хорошо уметь писать и на родном языке. Мне там было уютно, никто не докучал, дома меня любили. Я выросла, стала взрослой девушкой. Школу оставила, но дома продолжала учить этих греков, потому что старый монах Исидор-грек очень об этом заботился и много для меня сделал. Он мне подарил хорошие книги, чтобы читала и вспоминала своего требовательного учителя. Его книги я берегла, думала прожить в Чернигове всю жизнь, но случилось так, что я должна была оттуда бежать…

— По какой такой причине? — спрашивал умиленно султан.

— Да… поляки стали обижать нас… за веру…

— Разве вы и поляки не одной веры? — уже удивлялся султан.

— Нет, не одной… — сказала Роксолана.

— Как так! — не понимал султан. — Я знаю, что и вы, и поляки христиане, молитесь одному Богу, прославляете Христа… Тогда не понимаю, за что они вас обижали?

— За различия в богослужении…

— Гм… это уже не такой и большой грех, — улыбнулся султан.

— Думаю, что небольшой… — Мы их не упрекаем за грехи, они, наоборот, считают нас великими грешниками, называют «схизматами»…

— Что это значит?

— Схизмат, значит еретик… Поляки хотят всех нас сделать католиками, перестроить церкви в костелы и литургию править по католическому обряду.

— А вы?

— Мы не хотим этого делать, потому что все мы греческой веры, как и все греки, которые живут в Стамбуле.

Мы твердо стоим за свою веру. Тогда поляки стали принуждать нас… Поэтому я должна была бежать домой подальше от этой передряги…

— Гм… не знал, что у вас есть такие распри, — говорил султан, внимательно присматриваясь к степной красавице. — Не знал, клянусь тенью великого пророка.

— Такое творится везде, мой господин. Я живу здесь долго и слышала кое-что о вашей вере.

— Что ты слышала? — снисходительно улыбался султан. Его все больше и больше интересовала эта грустная красавица, удивляло ее благоразумие… — Что ты слышала про нашу веру?

— Слышала, что отец светлейшего моего господина ходил войной на персов и много их уничтожил за веру. Но персы тоже одной с вами веры, они магометане, за что же их убивали?

— Вот как! Так ты и это знаешь! — удивлялся султан. — Били мы их за то, что они, эти персы — сунниты, а мы, турки — шииты, то есть правоверные мусульмане.

— А что это? — тоже удивлялась Роксолана.

— А то, что персы ненастоящие мусульмане, — хмуро сказал султан. — Они сунниты, потому что верят в сунну, такую книгу, где собрано много такого, что только сушит голову, персы неверно толкуют Коран — книгу святую, такую как ваше Евангелие.

— А настоящие магометане, значит, называются шиитами? — спрашивала Роксолана.

— Умная у тебя головка… — похвалил султан. — Да, они шииты, потому что верят только в Коран — подарок самого Аллаха.

— Мне кажется, что все это небольшой грех между персами и турками. Пусть себе верят и в сунну, чтобы обоим народам не было вреда от этого. Большой вред, когда начинаются распри, убийства ни за что. Аллах не хочет братоубийства!

Фабио Фабби. «В гареме»

— Ишь, какая ты доброжелательная к другим — уже смеялся султан. А если бы ты была мусульманка, что бы выбрала: сунну или шиит?

— Изучала бы Коран и читала бы сунну, — просто сказала Роксолана.

Султан встал и искренне поцеловал в голову наложницу — «Соломона», как говорил он потом.

— Может, чего хочешь, скажи. Чтобы не было скучно, я пришлю тебе книг и Коран. Ты же умеешь читать «Наля и Дамаянти», сумеешь прочитать и Коран.

Роксолана встала, поклонилась властелину и шепнула:

— Прошу Коран и… сунну…

— Хорошо, — улыбнулся султан, — пришлю. И еще чего хочешь?

— Хочу видеть мою подругу.

— А где же она и кто она?

— Она приехала со мной из Бахчисарая. Мы жили здесь в одной зале. Теперь нас разлучили, и я очень скучаю по этой девушке. Хочу, чтобы она была со мной.

— А кто она?

— Оксана…

Султан не проронил и слова, но вышел хмурый.

* * *

На третий день, в комнату Роксоланы тихими шагами вошла мать султана Гальшка. Роксолана, как всегда, сидела у окна и наблюдала за турецкими галерами, украшенными разноцветными фонарями и роскошными коврами. У турок сегодня большой праздник Байрам. Стреляли из мушкетов, играли на бубнах и кобызах. Доносились печальные песни, присущие только Востоку и еще той необъятной степи. Песни, присущие двум народам, живущим рядом — татарам и украинцам. Она слушала эти песни, сдвинув брови, и даже не заметила, как старая турчанка положила на стол две толстые книги и встала перед ней со скрещенными на груди руками.

— Почему загрустила, будто бы тебя ведут на казнь? Не бойся, никто не будет наказывать, наоборот, ухаживают, как за куколкой по приказу господина султана… Понимаешь это? Или оглохла?

— Я слышу хорошо и вижу, как вы ко мне добры…

— Добра… гм… еще неизвестно как пойдет, как покажет твоя звезда, тогда и будем говорить о моей доброте. Вот книги, возьми, их прислал сам великий султан, чтобы ты читала Коран и понимала святое слово. Видимо, уже захотела взять веру нашего народа… Что же! Задумала хорошее дело…

— Я слышала, светлейшая госпожа, что и вы приняли эту веру ради спасения души…

— Я! Ах ты рыночное мясо! Кто тебе это сказал? Сейчас же признавайся! — сердилась турчанка. В ее в руках неожиданно появилась палка. Но Роксолана уже ее не боялась.

— Вас же зовут, светлейшая госпожа, Гальшкой, искаженное народом настоящее христианское имя Элизабет. Сама слышала, что вы не турчанка…

Турчанка глянула на нее, бросила палку и села на мягкую скамью.

— Это тебе наврали продажные баядерки: они меня не любят и плетут такое, что ни на какую голову не налезет. Я — настоящая турчанка потомственная с деда-прадеда, и тебе далеко до меня. Думаешь, если султан стал ухаживать, можно уже и на голову сесть. Нет, милая, еще так изобью палкой, что будешь долго меня помнить…