Она уже кричала, говорила так страстно, так взволнованно, что даже испугала Оксану: подруга стала перед ней на колени и начала прижимать к себе. Но Роксолана сопротивлялась, отталкивала ее и неистово кричала:

— Не хочу! Это душегубство!

— Тихо, тихо… зачем кричишь как сумасшедшая! Здесь услышат, зачем зовешь сюда беду! Мы невольницы, не должны этого забывать… Может все только глупые сплетни, успокойся! Сядь и послушай меня: здесь насилуют только наложниц, тех девушек, которых набирают для развлечений. Но султанша не наложница, а настоящая султанская жена: ее никогда не обидит султан, это считается преступление против Корана. Ко всему тебя еще будут спрашивать — хочешь ли ты быть султаншей.

— Не хочу! Так и скажу, что не хочу, потому что у меня есть жених пан Ярема.

— Слышала, слышала уже об этом пане Яреме! Забывай своего жениха: отсюда никогда не вырвешься, и никому невесту не вернут, даже если бы этот Ярема пошел на Турцию со всей Сечью. Не отдадут, потому что мы все здесь невольницы: сделают султаншей, лишь бы прочитала кое-что из Корана, поклялась и поцеловала первую страницу этой книги. Все эти их выкрутасы я хорошо знаю еще из Бахчисарая.

Роксолана успокоилась и уже молчала.

— Этот твой пан Ярема неизвестно где, — тянула свое Оксана.

— Я хорошо знаю, что ни в Глинском, ни в Вишневетчине его давно нет: пошел в Сечь и как в воду канул.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась Роксолана и снова занервничала.

— Знаю… Я могу свободно выходить из дворца: позволил сам султан, я не наложница, а твоя подруга с ханского Бахчисарая. Меня нельзя трогать никому, и сам евнух Мустафа — ничто для меня!

Роксолана отодвинулась от подруги и не сводила с нее глаз. Тогда тихо спросила:

— Как ты получила разрешение? И кто тебе его дал?

— У меня есть указ, — гордо кивнула пышная красавица. — На этом указе есть печать самого султана, он же позволил мне выходить в город. Я христианка и просила великого султана не запрещать мне ходить в церковь: в городе есть много наших храмов греческой веры. Султан мне разрешил, я здесь только живу для тебя. Так мне сказал евнух Мустафа.

— И ты ходишь в церковь? — все больше и больше удивлялась Роксолана.

— Да, — кивнула Оксана. — Хожу по воскресеньям в самую большую церковь, в которой правит службу Божью наш святой отец Исидор.

— Какой такой Исидор? — насторожилась пленница.

— Исидор… тот, который был в Чернигове, твой монастырский учитель, — спокойно сообщила Оксана. — Он бежал из этого монастыря, потому что его чуть не убили поляки за то, что он не католик. Сам он родом из этих мест и шел домой пешком в Константинополь, ставший теперь турецким Стамбулом… Теперь он визитатор в святом соборе. Турки не запрещают нам молиться в своих церквях, лишь бы сидели тихо.

— Ты, может быть, ему что-то рассказала и обо мне? — спрашивала Роксолана, едва дыша.

— Рассказала… за этим и ходила в церковь, поэтому и искала отца Исидора, чтобы поведать о тебе все…

— Разве ты его знала?

— Знала, ты же мне рассказывала о своей жизни в Чернигове, и, видимо, уже забыла… Говорила…

— Что ты ему рассказывала?

— Все, от начала и до конца! Как приехала в свою слободу, как схватили ордынцы и привезли в султанский гарем. Даже сообщила и то, что теперь живешь у самого султана и не сегодня-завтра станешь султаншей…

— Зачем же ты так опозорила меня перед святым монахом! — уже плакала Роксолана. Этот учитель любил меня за благотворительность, христианскую набожность и добропорядочность. Теперь…

— Что теперь? Теперь он еще больше любит тебя: ты сейчас в большой беде и горести… Он благословляет тебя на великий подвиг, зовет к долготерпению…

— Сколько мне терпеть еще и за какую вину? — умоляюще спрашивала пленница.

— Терпи, сколько Бог отмерил в твоей жизни… Все мы терпим: вот турки завоевали целое государство, Византией называлось, народ греческий жил в роскоши и мудрости… Но ворвался враг, все поломал, разрушил, сжег и изувечил… Сколько народа загубили, сколько продали в рабство в дальние страны… Так вот терпит народ, возносит молитвы к Всевышнему, потому что беда случилась не для того чтобы турок ласкать, а нас наказать за грехи наши, за разврат… Так говорил в церкви сам отец Исидор… Но турки на этом не успокоились: теперь они задумали идти на другие христианские державы, задумали брать большой город Вену; об этом я тоже услышала от святого монаха Исидора. Султан наш будто бы хочет завоевать этот большой город и перенести свою столицу туда, переселиться в Вену и управлять оттуда всем миром… Точит он нож на весь христианский мир, хочет всех нас отдать на растерзание своим ужасным янычарам… Порежут, покромсают всех христиан на куски, отдадут на корм собакам без суда и покаяния… В церкви все плакали… — рассказывала Оксана, вытирая слезы.

— Что же теперь будет? — ужасалась Роксолана.

— Отец Исидор на исповеди сказал мне, чтобы ты не колебалась, а заключила союз с великим султаном, если он так благоволит к тебе. Сказал, что может раба Божья Анастасия отвернет этого лютого Сулеймана от злого дела: ты же грамотная, знаешь всякие науки, знаешь турецкий язык, Бог тебя просветил, видимо для того, чтобы стала на защиту христианства, на защиту невинных. Бог тебя научит, как внушить Сулейману встать на праведный путь и просветить затуманенный ум словом разумным, словом милосердным… Речь идет о спасении народов, христиан всего мира… Турция сейчас большая, мощная, христианским королям и князьям трудно бороться с ней, султан и его визири могут причинить людям много боли… Ты должна подать руку султану и стать его женой… Об этом союзе уже везде говорят…

— Как же я могу это сделать, как стану султаншей, если я христианка, а он другой веры!

— Для спасения всех христиан, для спасения, может, и нашего народа нужно это сделать. Святой монах велел передать тебе, чтобы ты не колебалась… Бог наш за такой подвиг обнимет тебя в лоне святой христианской церкви, чтобы и сердце твое не было в большом печали…

— Не могу пойти против своей совести, это большой грех! — плакала Роксолана.

Она замолчала, вздохнула и, наконец, сказала:

— Да и не послушает он меня, не будет менять свои планы, как решил со своими визирями, так и будет.

— Может и так, но доброе семя, посеянное в душу, всегда дает крепкий росток. Если думаешь бороться с ним за свою веру, тебя никто и спрашивать не будет: султан возьмет тебя против твоей воли. А если так, тебе придется только смириться без сожаления и слез. Как только переступишь порог в его покои, так и станешь его женой. Тогда уже легче поговорить с султаном уже не как с султаном, а как с любимым мужем: дать добрый совет никогда не бывает поздно. Христиане напуганы и боятся войны.

— Неужели и война неизбежна? Я ничего не слышала, может только пугают…