— Действительно, везунчик, — не вытерпел Кривицкий. — Как в лотерею выиграл!

— По-видимому, — спокойно продолжал Солнцев, — он пролежал без помощи минут тридцать-сорок. Сильное переохлаждение. Наряд, вызванный больницей, выехал на место, но следов не нашли. Снег укрыл следы!

— Поэтично! Что сейчас? — спросил Токарев.

— По-прежнему без сознания, но положительная динамика присутствует. Повреждения очень большие, а когда дело касается головы, никто гарантий не дает. К нему мать приезжает вечерами, всем заплатила, уход улучшился. Да, я привез его сумку. Но там ничего интересного нет. Документы из собеса, бланки каких-то договоров и актов, порожний лоточек, видимо из-под обеда, ручки шариковые, чеки на продукты, лекарства, есть счета из химчистки. Разные списки продуктов и лекарств. Деньги! Три тысячи двести рублей в конверте. Личных записей не найдено. Остается неясным, что он делал в Покровском, кто мог на него напасть. Тайна, покрытая мраком!

— Не совсем так, — подхватил Токарев. — Приезжал он туда проведать свою заболевшую коллегу Марию Горлову. Вот ее адрес. У них нечто вроде романа намечалось. Про Баженова что-то удалось узнать?

— Пробил я нашего сержанта. Вроде бы ничего за ним нет, но на рынке он ведет определенную мутную деятельность, продразверстку. Впрочем, это обычная практика, собирает помаленьку с земли, жалоб на него нет. Жулик, но в пределах допустимого. По работе нареканий не имеет. Правда, сестра его недавно купила новую БМВ. На ней Баженов приезжал на работу пару раз. Каких-то дел он с собесом не ведет, со Свекольниковым его коллеги не видели.

— А этот, другой его друг…

— Юрий Александрович Чаусов. Не работает, упорный иждивенец, родители проживают за границей, сдает квартиру, занимается музыкой в Интернете. Практически из дома не выходит. Длинный такой фитиль в огромных очках. Вряд ли его работа. Пока предлагаю его не разрабатывать.

— Ладно. Слушай мою команду! Гена — по угонам нам статистику пойдет исправлять. Это первое. Второе — свяжись с этим… как его… Калмилжо…

— Камилджоном Мадрасуловичем?

— Вот именно. Спроси, нужна ли ему какая помощь в поиске беглого брата. Если сможем — поможем. Вы, Алексей Николаевич, работаете по тяжким телесным с проникающим ножевым. За вами числится; надеюсь, помните. Ну а я сгоняю к несчастной Наташе Киреевой, потом посмотрю на Свекольникова и заодно навещу родителей Маши Горловой. Всем быть на связи.

* * *

Последние дни Токарева накрыла огромная, неподъемная мысль, которую он не мог сдвинуть, не мог разрешить, и оттого испытывал неуходящее беспокойство. Что будет с его детьми, Леночкой и Кирюшей, в этом перекошенном на все стороны мире? Мысль поселилась в нем после встречи с Бельмесовым и изучения деятельности Натальи Киреевой. Сейчас его встретит бабушка, посмотрит в глаза и потребует ответов. У Николая Ивановича потянуло в районе солнечного сплетения. Что-то нехорошо. Захотелось остановиться и никуда не ехать. Она почему-то решила надеяться на него. Что ей ответить? Чем он может успокоить ее? А себя? Ведь у него тоже дети, в которых они с Валентиной стараются вложить все лучшее, что имеют. Отцы и матери балуют своих деток, пестуют, трясутся над ними, всячески угождают, помогают во всем, воспитывают. И вдруг однажды узнают, что вырастили преступника. Как такое возможно? Проглядели, ошиблись в воспитании или не учли какую-то наследственность? Недаром говорят: «Не старайтесь воспитывать своих детей, они все равно будут похожи на вас». Все-таки дело в нас! Рождается в любви маленький человек, ангел безгрешный, чистый, и постепенно непостижимым образом превращается в кровожадного, безжалостного убийцу. Лет с десяти родители совсем перестают понимать, чем живет их ребенок, о чем он мечтает и к чему себя готовит. Ежедневно часами смотрит в компьютер, и не знаешь, что там ему показывают, а запретить не можешь, он технически грамотнее тебя. Что творится в голове подростка? Понятно, когда преступника формирует среда. Воруют от голода, грабят от нужды, убивают, защищая свою жизнь. Но окруженные любовью и достатком — зачем они нарушают закон? Просто от скуки? Институты бьются над решением, педагоги защищают диссертации, а толку нет. Ответ неуловимый, многомерный, он расползается, как облако в небе, и никак не укладывается в строгие, но плоские рамки закона. А дети подрастают и что-то готовят своим родителям. Смутная, мучительная тревога угнетала Токарева.

Надо больше говорить с детьми, решил он для себя и позвонил в дверь.

— Убирайся к чертовой матери! — услышал он стандартное приветствие. — Сейчас милицию вызову.

— Наталья Михайловна, это капитан Токарев. Вы мне звонили.

Дверь сразу открылась.

— Заходите, Николай Иванович, — старушка шепотом пригласила следователя в квартиру. — Она уже проснулась, но из комнаты не выходила. По-моему, плачет. Музыку громко включила. Пришла вчера вся мокрая, с синяком на скуле, водкой от нее несло. Как явилась, так и повалилась спать. Дверь на замок заперла. Никого к себе не пускает, сотовый отключила. Не знаем, что с ней.

— Я понял, проводите меня, а сами подождите на кухне. Хорошо? Попробую поговорить с ней.

Токарев громко постучал в комнату девочки. Музыка сразу прекратилась.

— Милиция, Наташа, откройте, — твердым, официальным тоном приказал Николай Иванович.

Через пару минут в глубокой тишине, как приглашение, раздался щелчок замка. Токарев, помедлив, толкнул дверь и остановился на пороге. Девушка сидела в постели под одеялом, подтянув колени к подбородку, и хмуро смотрела перед собой.

— Здравствуй, Наташа. Я войду? — ровно, без нажима спросил Токарев.

Она не ответила, даже не моргнула. Николай Иванович перекатил кресло к кровати, сел и неподвижно уставился на девушку. «Как с ней говорить? О чем? — думал он. — Не понимаю. Хочется как-то достучаться до ее совести, тронуть ее душу».

— Тебе придется отозвать заявление на Бельмесова, Наташа. В твоих анализах обнаружен наркотик, ссадины ты получила до встречи с Бельмесовым, вдобавок это не первое твое отозванное заявление об изнасиловании. Если дело дойдет до суда, тебе придется отвечать за клевету и мошенничество, даже не сомневайся.

— Я знаю, — она посмотрела на него. — Что надо сделать?

— Напиши отказ, — он достал из портфеля листок бумаги. — Зачем ты это делаешь, девочка? Чего тебе не хватает? Парень чуть не удавился в СИЗО. У него отец погиб, остались мать и две малолетние сестры, добрые, милые девочки. Денег нет, собираются квартиру продавать и ночевать на помойке. Как ты с этим жить-то будешь?

Она молча перевела взгляд на Токарева, он увидел мокрые глаза, готовые взорваться потоками слез. «Пусть сначала напишет, — подумал он. — А то потом не успокоишь ее».

— Пиши!

— Как писать?

Он продиктовал и убрал листок.

— Все это очень плохо для тебя закончится, милая, — продолжал Токарев, глядя девочке прямо в глаза. — В лучшем случае ты сдохнешь от СПИДа, в худшем — тебя убьют и выкинут в канализацию. Представь: ты с распоротым брюхом валяешься на горе фекалий, а огромные мокрые крысы тонкими острыми зубами рвут на куски твое тело. Пищат и хрюкают от удовольствия. Прожуют и проглотят все что можно. Превратят в крысиный помет. И никто никогда не найдет тебя, да и не вспомнит ничем хорошим, кроме твоих родителей и твоей бабушки, которых ты постоянно обижаешь. Которые только и любят тебя. Поверь мне, я знаю десятки подобных случаев!