Далеко не один Новый год мы встречали в нищете — и каждый раз мыкались следующие 365 дней без лишней копейки в кармане, вечно — впроголодь, то без зимних ботинок, то без весенних сапог… Никаких излишеств. Я, к примеру, точно помню, что впервые после свадьбы пошел с женой в кафе, когда мы прожили вместе уже три года. Сходили раз, и потом еще два года никаких кафе не видели.

В один Новый год, измученные детьми, мы легли подремать, в надежде, что нас разбудят салют и возгласы радостных соседей. Рядом с нами стояла, затаившись в ожидании, бутылка шампанского и лежала, наверное, курица — а что еще мы могли себе позволить…

В общем, мы проснулись в три часа ночи, не очень огорченные — ну проспали и проспали.

Выпили шампанского, поломали курице ноги и снова улеглись. Так и весь год прошел: все время хотелось спать, и за год мы так и не выспались.

Мы никуда не выезжали в Новый год и поэтому вовсе не путешествовали в нашей жизни. У нас вечно были вдалеке бабушки и дедушки, и поэтому наши дети после любой новогодней ночи будили нас засветло и превращали первый день наступившего года в сонное брожение. Мы никогда не пировали, почти ничего не готовили, почти уже привыкли к пуританскому (назовем это так) образу жизни.

Судьбу, я говорю, не обманешь. Но пробовать надо.

В последние годы мы стали делать все наоборот. Мы начали расставлять приметы самочинно.

Мы решили, что мы сами себе и маленький праздник, и большое счастье, даже если это нам только кажется.

И подход теперь у нас иной.

Нет денег на встречу праздника — значит, их надо отнять или украсть. Ну, ладно, занять. Я бы украл, но кто хочет — может занимать.

Нет елки — значит, надо найти ее, срубить или быстро вырастить в кадке.

У каждого ребенка должно лежать под этой елкой пятнадцать подарков, даже если самый младший из них еще ни черта не соображает.

У любимого человека должен быть один подарок, но волшебный, — любимый человек все отлично соображает и всегда отличит волшебство от ерунды какой-нибудь.

Пир должен быть. Шум, гам, ураган. Шампань, паштеты, икра всех возможных цветов, гнездо ласточки и седло барашка.

В Новый год, как в мешок Деда Мороза, надо все запихать, уминая коленом: звон бокалов, маленькое путешествие, большое приключение, страсть человеческую, нежность детскую, любовь непомерную, и сверху яблок насыпать и конфет — с настоящим, смотрите, — шоколадом.

А у нас в этом стремительно убегающем году, в один декабрьский денек, еще и розовая свадьба: десять лет жизни, от звонка до звонка. Эту свадьбу называют также оловянной. Насколько я понимаю, розовая она оттого, что любимая моя — как роза, а оловянная — это как-то с ее мужем связано.

Вот и славно.

Соберем розовых подруг, а также их оловянных мужчин, устроим пир и будем стоически праздновать праздничный праздник до полного упразднения работы органов слуха и речи.

У Того, кто смотрит за нами, хорошее чувство юмора. Он оценит наше рвение.

А в следующем году проверим — как год пойдет.

Все правильно должно быть, даже если мы все сделали неправильно.

Судьбу не обманешь, а мы — будем! будем! будем ее обманывать! Потому что — нефига. Мы сюда пришли радоваться судьбе. Пусть она давно, как леший, сидит у нас на плечах, тяжелая, как смертный грех. Все равно будем радоваться и кутить.

Сиди себе, леший… Сейчас я тебя прокачу. Укатаю тебя сейчас.

2007

В России произошла странная трансформация самого понятия «нормальное», «норма» (привет писателю Сорокину).

Нормальное не вписывается в систему ценностей, оттого что — ни ценностей, ни системы.

Я говорю о дегероизации.

Героями в наши дни стали люди, имитирующие героизм. Представить в качестве национального героя летчика или рабочего, выполнившего пятнадцать норм за одну смену, невозможно.

Почти ежедневно вижу памятник Валерию Чкалову на берегу Волжского откоса и никак не могу представить, кого можно было бы вылить в бронзе за последние два десятилетия.

Даже в самом слове «герой» я вижу сегодня некую внутреннюю кривую усмешку. Мы уже не умеем такое всерьез произносить. Можно сказать: герой, блин… Только так и можно.

Поэтому слово «ньюсмейкер» сегодня подходит больше. Герои одноразовые, потому что живут в формате новостей. Сколько там помнится новость?

В наше время солдат может выступить в роли ньюсмейкера, только если ему отрезали ноги. Летчик — только если он упал вместе с самолетом. Писатель… Писателей вообще нет, они все умерли. О рабочих нет сил говорить.

Ньюсмейкером мог бы стать героический фермер, но фермеры самораспустились.

Хотел еще сказать про героя-милиционера, но… стало как-то не по себе.

И вообще: герои, они же их имитаторы, они же ньюсмейкеры исчезли из провинции. Теперь они живут в Москве или за пределами России. Скажем, в Австралии.

Хорошо быть героем, когда тебя никто не видит. Когда никто не может ткнуть в тебя пальцем и проверить, не из папье-маше ли ты создан.

Дело даже не в том, что сегодня очень много всего продается и продавать надо постоянно и неустанно. И если есть хоть какой-то герой, продать его можно только один раз, потом он всем надоест.

Дело не в том. Америка тоже все продает и покупает, но тем не менее умеет пестовать своих героев, своих солдат, своих полицейских, своих, в конце концов, журналистов и кинорежиссеров, которые правда пишут или снимают такое, что не стыдно гостям показать.

А мы уже не умеем с героями обращаться. У нас так долго продолжалась национальная игра «Убей и развенчай героя!», что в подсознании как заноза засела мысль: бойся быть героем, человек. Если не при жизни, то после смерти тебе наступят на лицо, каблуком в губы и провернут ногу по часовой стрелке.

Героизм — необязательно борьба с системой.

Я сам человек системы и мрачный консерватор, неудобный, как гроб. Ненавижу демократию, как чуму. Люблю атрибуты власти, кирзовые сапоги и камуфляж.

Но логика моя проста: либо нынешняя власть — это антисистема, которая не согласуется ни с какими консервативными ценностями, в том числе, кстати, либеральными.

Либо наше государство — все-таки система, но ее герои сплошь и рядом оказываются какими-то ублюдками.

Она не способна породить героев в принципе. Только антигероев.

Антигерои рисуют на стенах черные серпы и черные молоты. Их сажают в тюрьму, и они сидят там. У меня есть друг, его посадили в тюрьму за очередной безболезненный захват — то ли администрации президента, то ли Госдумы, то ли Минфина… Не важно уже.

Он учился в семинарии.