Когда я читаю сыновьям книгу, где нарисован Пересвет с копьем в груди, я знаю, что времена не изменились. Пересвет приехал к нам, и копье у него по-прежнему в груди. Он переедет и наши странные дни.

Потому что истинным героям все равно, что о них думают. Это тоже нормально.

2006

Быть мачо легко.

Нужно научиться нескольким вещам.

Не бриться, но мыться. Хотя ни первое, ни второе необязательно.

Не терять человеческий облик. Хотя иногда можно.

Быть мужественным и чуть трагичным, хотя куда проще изображать все это, чем соответствовать своему виду.

Бодаться с мужчинами и активно общаться с женщинами. И при этом ни за что всерьез не отвечать. Это самое главное. Если с данным пунктом все в порядке, все остальные можно игнорировать.

В России есть несколько видов мачо. Артисты, изображающие настоящих мужчин. Некоторые представители очень среднего бизнеса, проводящие ночи в ночных заведениях. Сытые дети богатых родителей.

Всякий нормальный русский мужик, которому скажут, что он — мачо, засмеется, а то и обидится.

Скажи я какому пацану в Чечне, бесстрашному зверюге, раскрашенному боевой раскраской, да еще с серьгой в ухе, — скажи я ему, что он мачо, он бы мне в ответ сказал: «Иди ты на хер! Сам ты мачо…»

Есть у меня славный друг Наиль. Путешественник, борец, удивительного мужества человек. Он недавно уехал на Северный полюс, командировка продлится год. Вот представляю, что я говорю ему: «Да ты, Наиль, мачо!» — и самому противно становится. Противно, да.

Возможно, что на Диком Западе, где у подножия водопада принято курить «Мальборо», а директора ходят в школы с автоматическим оружием за поясом, это слово уместно.

Там, например, само нахождение мужчины в тюрьме обладает своей вполне симпатичной эстетикой. Вы заметили, что если в российских музыкальных клипах какой-нибудь славный Серега или, простите, Филипп оказывается за решеткой — то это обязательно американская тюрьма. С неграми и копами, а не с узбеками и мусорами. Потому что даже выглядеть мачо в натуральных звериных условиях сложно.

Посади Филиппа между исхудалым, в наколках, среднестатистическим русским рецидивистом и переборзевшим кавказским барыгой — сразу станет невыносимо грустно.

Само слово «мачо» кажется в наших краях дешевой усладой для мужчин не самых умных и далеко не самых лучших.

И быть мачо легко, я говорю.

Основная, а то и единственная составляющая мачизма — успех у женщин.

У меня есть один знакомый. Хороший парняга, но молодой еще. Натуральный мачо. Как-то, вполне спокойно, он похвалился одной своей победой: соблазнил женщину — взрослую, за тридцать.

Я ответил ему, что в отношении женщин за тридцать слово «соблазнить» уже неактуально.

Когда имеешь дело со студенткой или школьницей, еще нужна какая-то доля цинизма. А взрослые женщины и просты, и спокойны, и непритязательны. Они знают правила игры и готовы их предельно сократить, чтобы всем было легче.

Если ты дожил до тридцати, тридцати пяти или сорока пяти лет и у тебя не оплыло, подобно стеариновой свече, опойное лицо, если ты имеешь хоть немного денег, а желательно еще и чистую машину, если ты умеешь порой весело сострить, а иногда в силу уважительных причин или вовсе без них ударить постороннего мужчину — то можно быть спокойным. Ты вполне себе мачо.

Когда при этом у тебя есть еще какие-то достоинства, то совсем хорошо.

Всякий повзрослевший человек мужеского пола, за исключением полных ничтожеств, дебилов и наркоманов, может быть мачо.

Но, к счастью, есть определенные сложности, которые разом уничтожают любой мачизм.

Мачо не может заниматься серьезным делом. Скажем, наукой. Или медициной. Служить в армии он тоже не может.

Хирургу смешно быть мачо: он — хирург, а не позер.

Офицеру некогда быть мачо — у него своих дел хватает.

Профессору незачем быть мачо — он думает о другом.

Кроме прочего, у мачо не должно быть детей.

Что это за мачо, который отводит ребятишек в садик, бежит с работы, чтобы привести их обратно, моет их, обстирывает, посещает с ними зоопарк?..

Даже если у него есть две няньки для этого, он фиговый мачо.

Слово «хозяин» и слово «мачо» — они тоже никак не совмещаются. Представляете себе рачительного мужика, который умеет коня запрячь, печь сложить, баню построить, трактор починить и завести его на морозе? И теперь напишите у него на тулупчике слово «мачо» — прямо на спине. Он оглоблей вас перепояшет — и будет прав.

Поэтому мачо не сеет и не пашет, не делает операции на сердце, не воспитывает своих чад, но, напротив, всех бросает и гордо несет свой мачизм от одной представительницы женского пола к другой, от одного кабака во второй, ну, и куда там его еще может занести — в бассейн, в бордель, в бардак, в вытрезвитель…

В прежние времена на Руси было замечательное слово «мудотряс». Это и есть наше исконное определение мачо.

Никакая разумная женщина с мачо жить не будет. Потому что всё, к чему он, по сути, приспособлен, отражено в этом самом русском слове.

Да, чуть не забыл. Еще он красиво курит.

Пусть себе курит дальше.

2007

Я всегда ругаюсь на свою любимую, когда она приговаривает: «Ну вот, скоро лето, скоро лето!»

«Куда ты торопишь мою бесценную жизнь! — говорю я в шутку и патетично. — Какое еще „скоро“? До лета — целое лето!»

Ведь на улице — февраль, гололед и противные сквозняки.

Любимая, конечно же, не согласна.

Да и я, пожалуй, тоже.

Как всякий счастливый человек, я хочу быть уверен, что лето — самая долгая часть года и длится месяцев шесть. Иногда даже семь. Посему — оно всегда скоро. Главное — немножко дожить и чуть-чуть подождать.

По крайней мере, когда я вспоминаю свою жизнь — хоть детство, хоть юность, хоть, так сказать, зрелость, — я помню в основном летние дни.

Детство было сплошным летом, только несколько иных эпизодов помнятся: вот, к примеру, бреду по деревенской грязи в постылую школу; а вот ищу с мамой потерянную калошу в сугробах, по которым катался на санках.

Боже мой, мы ведь еще ходили в калошах, которые надевали на валенки, и это было в моей жизни. Какой я старый уже. Хорошо еще, что я лапти не помню.

В общем, калошу мы тогда нашли, а все остальные воспоминания мои без калош и без снега — там только солнце, горячий воздух и много воды.

Вся осенняя, зимняя, весенняя жизнь пролетела сырой соленой чередой, и только лето, медленное и тягучее, как мед, тянется и тянется, иногда даже превращаясь в стоп-кадр, который никак не сдвинется с места.