Гордята вошел в красных сапогах, в белой сорочке, перехваченной расписным поясом, в бархатной накидке, – и Ярина зарделась, смущенно поглядывая на него из-под густых, рассыпанных по плечам волос. Гордята подошел к ней, накинул на голову яркий плат, скрыв от чужих глаз чудесные волосы, – с этого дня никто, кроме мужа, не смел видеть их. Жених взял Ярину за руку и вывел во двор.

Гости уже сидели за столами, ломящимися от всевозможных яств: жареные гуси и лебеди, рыба, мясо тура, пироги и сладости, ягоды, масло и сыры. А уж пива и меда – река текла, не кончалась.

Гости приветствовали новобрачных стоя. Перед Яриной мелькали лица, знакомые и незнакомые, но она от волнения никого не узнавала. Только улыбнулась Дару и отметила мимоходом, что полянских князей нет. Это ее сразу приободрило, и она увереннее прошла к столу.

Едва новобрачные заняли свои места во главе стола, гости сразу, не стесняясь, принялись за еду и питье. Столы обслуживали сенные девки. Они были не прочь поболтать с гостями, но Милава, плавно скользя между столами и лавками, строго следила за их поведением, хмурым взглядом пресекала всякое жеманство и хихиканье.

Еще в светелке, думая о скорой встрече с Аскольдом, Ярина томилась и мучилась, а теперь полностью успокоилась и расслабилась, слушая заунывные песни гусляров.

Но ее блаженство длилось недолго. В самый разгар пира прибыли князья со старшими дружинными мужами.

Ярина, увидев Аскольда, побледнела и замерла, ожидая какой-нибудь каверзы, но два брата, даже не взглянув на нее, спокойно сели на почетные места.

Снова посыпались здравицы, теперь уже и в честь молодых, и в честь князей. Ярина слушала хвалебные речи вполуха, пряча глаза от тяжелого взора Аскольда, молча потягивающего мед из рога тура, окантованного серебром. Ей и невдомек было, сколько сил он прилагал, чтобы скрыть от окружающих свое дурное настроение.

Один Дир догадывался о страданиях брата. Он наклонился к его уху, посоветовал:

– Женщина есть женщина, чего по ней плакать и убиваться? Выбрось ее из головы и радуйся, что так легко отделался. Княгиня не простила бы тебе свое изгнание.

Легко говорить Диру, на него никогда не действовали женские чары, и плоть свою он усмирял доступными рабынями. Его совет хорош, только разве сердцу прикажешь не ныть от тоски и предательства?

Аскольд посмотрел на новобрачную: сидит ни жива ни мертва – знает кошка, чье мясо съела. А Гордята-то! Надулся от самодовольства, улыбается во весь рот. И когда они спеться успели? Ой, неспроста увел воевода княжескую зазнобу. Сердце кольнуло недоброе: неужели досадить своему князю вздумал?! Может быть, они уже давно втихаря знаются? И ребенок вовсе не его?

Аскольд поперхнулся и чуть не захлебнулся медом. От мысли, что он хотел бросить Ярине под ноги все свое богатство, его прошиб холодный пот. Да что богатство! Весь Киев хотел положить перед ней, стол отдать ее не рожденному еще ублюдку.

Остаток вечера князь провел в угрюмом молчании.

Ярина думала, что этот день никогда не кончится. От глаз Аскольда, полных презрения, ее бросало то в жар, то в озноб. От смущения она вовсе оробела и завидовала выдержке Гордяты, безмятежно сидевшего рядом и спокойно попивавшего мед, будто не волновал его сверлящий взгляд князя.

Но плохое настроение князя не мешало остальным гостям веселиться от души. Постепенно на Киев опускалась летняя ночь. Многие гости упились и валялись под столами. Их никто не подбирал, не будил. Те же, кто еще мог ходить, собирались по домам, некоторые же пробрались в избу и прикорнули там кто где мог.

Наконец к Ярине подошла ключница, пригласила в опочивальню. Тут же подскочили девки, и молодая хозяйка с радостью позволила им подхватить себя под руки и чуть ли не понести в избу – лишь бы скорее исчезнуть с глаз ухмыляющегося Аскольда.

Девки разобрали постель, раздели Ярину и оставили ее одну. Она прислушалась к шумным голосам, раздающимся со двора. В покои доносился зычный голос воеводы, благодарившего гостей за оказанную честь и приглашавшего их приходить с утра опохмеляться.

Ярина села на краешек ложа, терпеливо дожидаясь мужа. Несмотря на душную ночь, ей было холодно. Кожа покрылась мурашками, тело охватила неприятная дрожь.

В сенцах послышались топот ног и пьяные вопли. Едва Ярина успела схватить с ложа покрывало и накинуть его на себя, дверь распахнулась, и в покои ввалился Гордята в сопровождении дружков.

Ярина не думала, что муж кого-нибудь пригласит на последнюю брачную церемонию, и очень расстроилась. Воевода сел на постель, вытянул ноги в пыльных сапогах. Не нарочно ли он извазюкал их?

Новобрачная потуже запахнула на себе покрывало и опустилась на колени. Немного поколебавшись, с какого сапога начать, она обхватила правый, потянула и сняла его. Из сапога посыпались монетки. Под одобрительный говор мужчин Ярина собрала их. Затем потянула левый сапог, прекрасно зная, что в нем находится, и оттого заранее волнуясь. Сапог не поддавался. Девушка напряглась, дернула, и он оказался в ее руках. Из недр сапога выпала чудовищных размеров плеть. Ярина подобрала ее с пола и смиренно протянула мужу.

Установилась гнетущая тишина. Дружки, усмехаясь, ждали. Гордята взял плеть, взмахнул ею и хлестко полоснул жену по согнутой спине, после чего свернул плеть и сунул обратно в сапог.

– Знай свое место, – произнес он, непонятно к кому обращаясь: к жене или плетке, и, не глядя на толпу людей, спокойно принялся разоблачаться.

Удовлетворенные представлением, дружки подались к двери, покидая опочивальню. Ярина отчетливо слышала, как, спускаясь по лестнице, они ржали, вслух смакуя каждое движение новобрачной, особенно тот момент, когда во время сбора монет разошлось ее покрывало, предоставив всеобщему обозрению прелестные ножки.

От смачных грубых выражений Ярина покрылась румянцем и посмотрела на Гордяту, но тот, будто ничего не слышал, молча взобрался на постель. Женщина немного постояла в нерешительности, все еще ожидая от мужа ободряющих слов: что ни говори, а получить ни за что плеткой по спине (пусть и по обряду) очень обидно, но не дождалась. Вскоре с ложа раздался непритворный пьяный храп.

Ярина сбросила с себя покрывало и прилегла рядом с мужем. Не такой представлялась ей первая брачная ночь. Никаких теплых чувств к мужчине, пьяно развалившемуся на постели, она уже не питала – только злость и раздражение. А еще сомнение: а не прав ли был Дар, предостерегая от поспешного замужества?

– Боярыня, – в светелку вплыла улыбающаяся розовощекая Милава, – во двор возок въезжает. Видать, знатные гости пожаловали к нам.

Ярина недовольно поморщилась. Гордята накануне отбыл на охоту, оставив ее за радушную хозяйку, но привечать воеводских друзей она не любила.

Ярине непросто было привыкнуть к положению хозяйки усадьбы. Самым трудным оказалось распоряжаться людьми. Девиц из знатных семей к ведению хозяйства, управлению усадьбой и челядью готовили с детства – этому враз не научишься. Но Ярина считала себя способной, и вскоре дворовые с почтением стали ее слушаться.