Я мелко, прерывисто выдыхаю. Эта девушка – дочь. Но не моя.

23 июня 1976 года

Боксбург, Йоханнесбург, Южная Африка

Отпевание проходило в аскетичной боксбургской церкви. Мужчины явились в рубашках с длинными рукавами, в костюмах и галстуках, они нервно ежились в пиджаках, купленных еще на свадьбу. Пуговицы едва удерживались под напором животов, ставших куда круглее, чем десять лет назад.

На женщинах были платья темных тонов, и от трения полиэстера в воздухе потрескивало статическое электричество. Но больше, чем от синтетики, в воздухе искрило от скандала, сгустившегося при появлении Эдит – в подсолнухово-желтом приталенном брючном костюме, с сумочкой и шпильками в тон. Голову венчала желтая шляпка-таблетка с вуалькой, обрамленной желтым кантом. Смотреть на Эдит было все равно что смотреть на солнце.

На мне был сарафан в желтый горошек. Желтая лента красовалась в волосах, завитых локонами, которые спутывались, если тряхнуть головой. Желтой обуви к моему наряду мы не нашли, но блестящие черные туфли с ремешками и белые носки с оборочкой смотрелись очень нарядно. Так как южноафриканская зима была в разгаре, сарафан оказался совсем не по погоде, пришлось дополнить его трикотажной кофтой с длинными рукавами. Еще Эдит заставила меня взять изящный желтый зонтик – не слушая моих возражений, что на небе ни облачка, а если облачко и появится, в церкви все равно дождь не пойдет. Эдит объяснила, что зонтик – аксессуар, необходимый исключительно для красоты, и пообещала, что я смогу пофехтовать им, если мне станет скучно.

Мы прибыли ровно к началу службы, потому что Эдит хотела, чтобы наше появление произвело эффект.

– Какой смысл тратить столько денег на наряды, если мы не дадим всем и каждому возможности полюбоваться на них?

Мы двинулись по красной дорожке, покрывавшей проход до отказа заполненной церкви, под нарастающий ропот прихожан. Гул взволнованно катился за нами и угас лишь после того, как мы сели. Эдит тепло улыбалась в ответ на осуждающие взгляды, и я поняла, что тетка не разделяет маниакальной тревоги моей матери насчет того, что люди подумают. Эдит была шикарна и совершенно спокойна.

Я не могла сама выбрать, что надеть, поскольку Эдит задумала использовать меня в качестве оружия в своей “войне против подавления чувств”, но я знала, что отца разозлил бы мой смехотворно девчачий наряд. Только благодаря Кэт я смогла хоть частично проявить собственную волю – я одела Кэт в джинсы, takkies и красно-белую безрукавку игрока в рэгби, потому что “Трансвааль” была папиной любимой командой в Кубке Карри[45].

Какой-то мужчина с сияющей лысиной и пухлым лицом херувима помахал нам с передней скамьи:

– Эди! Перебирайся сюда, я занял вам местечко.

Одет он был безукоризненно – костюм-тройка, и ни одна пуговица не выказывала желания отлететь.

– Робин, – сказала Эдит, садясь рядом с ним, – это мой друг Виктор.

Виктор потянулся через Эдит, чтобы пожать мне руку.

– Дружочек мой, я так сочувствую тебе! Прими, пожалуйста, мои сердечные соболезнования.

У Виктора были добрые глаза орехового цвета; он мягко сжал мою руку. Мне стало интересно – а вдруг он парень Эдит; я внимательно следила, не примутся ли они целоваться, не возьмутся ли за руки, но они просто наклонились друг к другу и зашептались, хотя я все равно прекрасно слышала.

– Как она держится?

– По-моему, нормально. Трудно сказать.

– А ты, Эди, как ты сама?

– Прихватила фляжку. Этим все сказано.

– Узнаю тебя, – заметил Виктор. Он помолчал, потом снова наклонился к Эдит: – У тебя нет чувства, что едва ты переступишь порог церкви, как тебя поразит огонь небесный?

Эдит рассмеялась, и я поняла, чего добивался Виктор. Наверное, он был ее лучшим другом, потому что он не вилял перед ней хвостом и не пытался научить уму-разуму.

– Майкл придет? – спросил он, вытягивая шею, вглядываясь в задние ряды.

– Нет.

– Почему?

– Он в Китае, но даже и будь здесь, вряд ли донжуаны имеют привычку являться на похороны родственников их любовниц.

Эдит понизила голос так, что я перестала разбирать слова, потому решила оглядеться. Церковь была вместительная. До сих пор я не бывала в помещениях больше школьного холла, а церковь была намного просторнее. В воздухе пахло хвойным полиролем и цветами.

Костлявая женщина, обряженная с ног до головы в черное, порысила к нашему месту. У женщины были поросячьи глазки, а тонкогубый рот неодобрительно кривился. Она напомнила мне неумелые раскраски моих одноклассников – оранжевая помада сильно вылезала за контуры губ.

– Доброе утро, мисс Вон. Я миссис ван дер Вальт, я только хотела сообщить вам, что мы задержали службу до вашего приезда. И мы готовы начать.

– А где слоны? – спросила Кэт. – Эдит говорила, что тут будут слоны.

– Не знаю, – ответила я. – Потом спросим.

В этот момент маленькая женщина за огромным органом, занимавшим почти всю стену, заиграла незнакомую мелодию. В панике я дернула Эдит за брючину.

– Что такое?

– Я не знаю этой песни. Мы в школе не учили.

– Когда не знаешь, что делать, Робс, делай как я. Пой, даже если не знаешь слов.

Мелодия ускорилась, и паства восприняла это как знак медленно повернуться назад, мы с Кэт тоже обернулись. Слава богу, никто не пел – это была такая песня, без слов, – и я сосредоточилась на происходящем. Толпа мужчин медленно двигалась по проходу, неся на плечах явно тяжелые большие деревянные ящики, украшенные медью. На ящиках лежали венки из лилий, и когда процессия проходила мимо, я вдохнула приторный аромат.

Я узнала некоторых мужчин, покряхтывавших под тяжестью груза, и помахала им, но никто в ответ мне не помахал. Только оom[46] Хенни, папа Пита, тот самый, что должен был пойти на вечеринку тем вечером, подмигнул, проходя мимо. За ним шли оom Ханс, оom Вилли и дядя Чарлз, все они работали с папой на шахте. Еще я узнала мистера Мюррея и мистера Кларка из маминой конторы, но детей в церкви не было. Мы с Кэт – единственные.

Когда мужчины с трудом опустили ящики на две опоры, Кэт потянула меня за рукав.

– Что там, в ящиках? – спросила она.

Я пожала плечами и обернулась к Эдит, чтобы повторить вопрос.

– В каких ящиках? – не поняла Эдит.

– В тех. – Я кивнула на ящики.

– Это не ящики, Робс, это гробы. – Глаза у Эдит расширились.