— Ты это знаешь, он это знает… — К сему моменту они уже были на эспланаде, направлялись к Вехи.

Вольным был тот приход, на который его подсадил Вехи своей волшебной пивной банкой, или же не, Док всегда надеялся, что со временем о нём забудет. Но не вышло.

Всё явно началось где-то 3 миллиарда лет назад на планете в системе двойной звезды довольно далеко от Земли. Дока тогда звали как-то вроде Кскъкъ, и он из-за двух солнц и того, как они вставали и садились, трубил довольно причудливые смены — прибирал за целой лабой жрецов-учёных, которые изобретали всякие штуки в гигантском заведении, которое раньше было горой чистого осмия. Однажды он услыхал какой-то шум из полузапретного коридора и пошёл поглядеть. Обыкновенно степенный и прилежный персонал бегал взад-вперёд в безудержном ликованье. «Получилось!» — орали они. Один схватил Дока — вообще-то теперь Кскъкъ. «Вот он! Идеальный подопытный!» Не успев ничего сообразить, тот уже подмахивал какие-то расписки и облачался в классический, как ему вскоре станет ясно, прикид хиппи с планеты Земля; его подвели к причудливо мерцающей камере, в которой маниакально и сразу в нескольких измерениях повторялась мозаика мотивов из «Песенок с приветом» — на зримо слышимых, однако неназываемых призрачных частотах… Тем временем лабораторная публика объясняла ему, что они только что изобрели межгалактические путешествия во времени, и его сейчас отправят через всю вселенную и, быть может, на 3 миллиарда лет в будущее. «А, и вот ещё что, — перед тем, как перебросить последний переключатель, — вселенная? она, типа, это — расширяется? Поэтому как доберёшься до места, всё остальное будет весить столько же, но по размеру больше? ну там молекулы дальше друг от друга? кроме тебя — сам ты останешься того же размера и плотности. В смысле, на фут короче всех остальных, но гораздо компактнее. Типа, прочный такой?»

«А через стены проходить смогу?» — захотелось спросить Кскъкъ, но пространство и время, ему знакомые, не говоря про звук, свет и волны мозга, уже подвергались эдаким беспрецедентным изменениям, и, не успев опомниться, он уже стоял на перекрёстке Дюнной и бульвара Гордита-Бич и смотрел на, казалось, нескончаемую процессию молодых женщин в бикини, некоторые ему улыбались и предлагали тонкие цилиндрические объекты, чьи продукты окисления явно предназначались для вдыхания…

Как выяснилось, через гипсокартонные конструкции он теперь проходил с незначительным неудобством, хотя без рентгеновского зрения попадал в не очень приятные ситуации с обвязкой стен, и в конечном итоге он эту практику сократил. Его новая гиперплотность также позволяла иногда отражать простые виды оружия, обращённые против него с враждебным намерением, хотя вот пули были совсем другой историей, и он научился по возможности их так же избегать. Постепенно Гордита-Бич его откидона слился со своей повседневной версией, и он стал предполагать, что всё вернулось в норму — кроме тех случаев, время от времени, когда он забывал и опирался о стену: тогда он вдруг оказывался наполовину в ней и извинялся перед кем-то с той стороны.

— Ну что, — предположила Сортилеж, — многим из нас бывает неловко, если мы открываем в своей личности какой-то тайный аспект. Но ты же не стал ростом в три фута и с удельной массой свинца.

— Легко тебе говорить. Сама бы попробовала.

Они прибыли на пляжный квадрат с лососёвыми стенами и аквамариновой крышей, из песка перед входом росла карликовая пальма, вся украшенная пустыми пивными банками, среди которых Док не мог не заметить сколько-то бывших «Бурги».

— Вообще-то, — припомнил он, — у меня такой купон есть, купишь ящик — одну бесплатно, действует сегодня до полуночи, может, я лучше…

— Эй, тут же речь о твоей бывшей, чувак, я-то увязалась за комиссионные.

Их встретила личность с наголо бритой головой, в солнечных очках с проволочной оправой и зелёно-пурпурном кимоно с каким-то птичьим узором. Преданный длиннодосочник старой школы, недавно вернулся с Оаху, как-то заранее прознав об эпическом прибое, что обрушился на северный берег этого острова ещё в декабре.

— Чувак, ну и сенсацию ты пропустил, — приветствовал он Дока.

— Ты тоже, чувак.

— Я про целые наборы волн в полста футов, что никак не хотели останавливаться.

— Полста, во как. А я про то, что Чарли Мэнсона свинтили.

Они посмотрели друг на друга.

— Навскидку, — наконец произнёс Вехи Фэрфилд, — два отдельных мира, один никак не осведомлён о другом. Но они всегда где-то смыкаются.

— Мэнсон и Прилив-69, — сказал Док.

— Я б очень удивился, если б они не сомкнулись, — сказал Вехи.

— Это потому, что ты считаешь всё взаимосвязанным, — сказала Сортилеж.

— «Считаю»? — Он опять повернулся к Доку и просиял. — Ты насчёт своей бывшей.

— Что?

— Ты от меня записку получил. Только про это не знаешь.

— А. Ну да. «Телефон и Телеграф Ту-Ту», я всё забываю.

— Не очень духовный малый, — заметил Вехи.

— Ещё бы подработать отношение, — сказала Сортилеж, — но для своего уровня сойдёт.

— На вот, возьми-ка. — Вехи протянул ему клочок промокашки с какой-то китайской надписью. А может, японской.

— Охбатьшки, что ещё, опять научная фантастика про сквозь-стену, да? ништяк, прям срочно.

— Это — нет, — сказал Вехи, — это разработали специально для тебя.

— Ещё бы. Как футболка. — Док сунул клочок в рот. — Погоди. Специально для меня, что это значит?

Но поставив на вертушку, на максимальной, громкости Кроху Тима, который пел «Тают ледовые шапки» со своего недавнего альбома, неким манером злокозненно запрограммированного на нескончаемый повтор, Вехи либо покинул территорию, либо стал невидим.

По крайней мере, сейчас всё было не так космично, как в последнем улёте, коему этот кислотный энтузиаст послужил туроператором. Когда всё началось, было не очень ясно, но в какой-то миг посредством простого, нормального перемещения Док оказался среди наглядно освещённых руин древнего города, который был, а также не был повседневным Большим Л.А.: он тянулся на много миль, дом за домом, комната за комнатой, и всякая кем-то населена. Поначалу он думал, что узнаёт тех, с кем сталкивается, хотя имена их припоминались далеко не всегда. Все жили на пляже, к примеру, Док и все его соседи, были и не были беженцами от того бедствия, что тысячи лет назад утопило Лемурию. Выискивая участки суши, вроде бы безопасные, они осели на побережье Калифорнии.

Неким манером неизбежно включилась война в Индокитае. США, расположенные между двух океанов, в которых исчезли Атлантида и Лемурия, были средним членом их древней вражды и остались заложником такого положения вплоть до сегодняшнего дня: они воображали, что сражаются в Юго-Восточной Азии по собственному выбору, а на самом деле повторяли кармическую петлю, старую, как география этих самых океанов, и Никсон был потомком Атлантиды, а Хо Ши Мин — Лемурии, ибо десятки тысяч лет все войны в Индокитае вообще-то велись чужими руками и уходили всё дальше, в глубь предыдущего мира, ещё до США или французской Индошины, до Католической Церкви, ещё до Будды, до письменной истории, к тому моменту, когда на этих берегах высадились трое лемурийских святых, бежавших от ужасного наводнения, затопившего их родину, а с собой привезли каменный столб, спасённый из их храма в Лемурии, и воздвигли его здесь как основание своей новой жизни и сердце своего изгнания. Он станет известен как священный камень Му, и за последующие столетия, с приходом и уходом всякой армии захватчиков, камень этот будет всякий раз переноситься в тайное место на хранение и воздвигаться где-то ещё вновь после каждой такой смуты. С тех самых пор, как Франция начала колонизировать Индокитай, до нынешней его оккупации США священный камень оставался невидим, ушед в собственное своё пространство…