Грейс мрачно шла по коридору, как будто с каждым шагом пол под ногами разверзался, и, глядя ей вслед, Аарон осознал, что больше никогда не почувствует нежность жены, ускользающую с кончиков пальцев.

Мирен Триггс

1998

Профессор Шмоер вышел из тени на лестнице, оглушенный моим криком, а у меня чуть не случился сердечный приступ.

– Прости, что напугал, – прошептал он.

Дверь соседки напротив открылась, скрипучий и пронзительный голос миссис Эмбер прогремел на лестничной клетке так, будто исходил не из ее рта, а из громкоговорителя.

– Дорогуша, ты в порядке?

– Прошу прощения, – сказал профессор. – Я напугал вашу соседку.

– Не волнуйтесь, миссис Эмбер. Все в порядке, – сказала я громко и прошептала Джиму: – Ты напугал меня до полусмерти. Что ты здесь делаешь?

– Если я услышу крики, вызову полицию. Ясно, дорогуша? Твоя мама заставила меня пообещать.

– Да. Все правда в порядке. Это пришел… мой друг.

Дверь соседки захлопнулась, и, хотя намерения у нее были благие, я знала, что связываться с миссис Эмбер не стоит. При встрече она всегда хвасталась, столько раз выговаривала почтальону за рекламу, и ей просто перестали присылать всякую чушь. Поверить в это было нетрудно: я видела, как она спорила с кассиром из соседнего супермаркета, что их пакеты рвутся от одного только взгляда, что в упаковках с хлопьями воздуха больше, чем самих хлопьев, или даже почему с ней не здороваются по имени, хотя она полжизни ходит сюда за покупками. Она производила впечатление сильной, упорной и злопамятной старухи, которая добивалась своего благодаря несогласию и выдержке. Я могла представить, как она участвует в протестах против войны во Вьетнаме в 1960-х, бранясь на полицейские машины, которые угрожают мирному течению демонстрации. За ее глазами скрывалась воительница, постаревшая амазонка – такую не ранить неопытному противнику. Но однажды, возвращаясь домой, я увидела, как она перекладывает рекламу из своего почтового ящика в мой. Я поздоровалась с ней, и она ответила как ни в чем не бывало. В тот день я, как обычно, предложила отнести ее пакеты с покупками наверх, и миссис Эмбер согласилась, заявив, что молодежь уже не та. Когда мы поднялись, она схватила бумажный пакет, что-то пробурчала и захлопнула дверь, не поблагодарив меня.

– Я звонил тебе несколько раз, но твой телефон был выключен, – прошептал профессор Шмоер. Я приглашающе махнула ему рукой. Мне не хотелось, чтобы миссис Эмбер подслушала наш разговор: с нее сталось бы все передать маме. Шмоер вошел, и я закрыла дверь.

– Я была в метро, возможно поэтому, – ответила, немного нервничая.

– Такое дело… Мирен… Все кончено.

– Что? О чем ты?

– Меня уволили из «Дэйли».

– Почему? Из-за «Пресс»? Ты поэтому пришел?

– Причин несколько. Все гораздо сложнее, но да, «Пресс» тоже сыграла свою роль. Они всегда на шаг впереди моих статей. За последние пару месяцев мы потеряли много читателей. Отчасти по вине интернета, отчасти – из-за того, что люди узнают экономические новости из разных источников. Из-за оттока аудитории «Дэйли» находится в кризисе, и руководство искало козла отпущения. Выбор пал на меня, так как мои расследования в меньшей степени соответствовали редакционной линии. Я знал, что к этому все идет, но… не думал, что это произойдет так скоро.

Он выглядел потерянным, и я не знала, как реагировать. С момента расцвета интернета я прочла несколько статей, где говорилось о переходе читателей на новости «Яху» и других цифровых платформ, возникшие из ниоткуда, и печатные газеты искали способы адаптироваться к новому миру, который открывался перед ними. Одни видели в этом возможности, другие – ограничения, где скоро не останется места длинным журналистским расследованиям, характерным для традиционных СМИ. Люди жаждали сиюминутных новостей, событий, о которых можно быстро прочитать и забыть, и для этого не требовалось направлять команду журналистов на подготовку одной многостраничной статьи. Более того, за публикацией каждой статьи следовало судебное разбирательство, а газеты, ресурсы которых все больше сокращались из-за оттока аудитории, страдали в том числе от необходимости содержать юридический отдел для защиты от судебных исков со стороны компаний, которым были посвящены эти расследования.

– У тебя есть преподавание, – я попыталась утешить его. Но мне было мало что о нем известно. В те месяцы, когда мы больше всего общались и он помогал мне, мы говорили о сюжетах, которые я выбирала, или о моих сомнениях относительно учебного плана, или о том, как лучше раскрыть определенную тему в задании. Но я ничего не знала ни о нем, ни о его семье, ни даже о том, где он живет. – Ты всегда можешь продолжать преподавать и зарабатывать этим на жизнь. У тебя это хорошо получается. Ты вдохновляешь, – сказала я.

– Это не приносит мне удовлетворения, Мирен. Мои студенты смирились и выбирают легкий путь. Прекрасный пример – проклятое задание на этой неделе. Я уже получил двенадцать эссе об утечке на «ФармаЛюкс». Все как под копирку. Об этом уже полгода говорят в редакции, для всех изданий это секрет Полишинеля, и никто еще не опубликовал полноценную статью только потому, что не хочет связываться с гигантской фармацевтической компанией. Этот мир прогнил, Мирен. И журналистика тоже. Мы скованы. Никто не готов рискнуть, чтобы сделать шаг вперед и изменить ситуацию. Никто не публикует ничего исключительного, и я как преподаватель не могу увлечь никого настолько, чтобы увидеть свет в конце тоннеля. Прессу ждут сложные времена, и, если она разучится идти против течения, мы проиграем. Выиграют сильные мира сего.

– Это мотивирует меня искать дальше, профессор. И если из каждой группы выпустится всего один хороший журналист, я уверена, это сделает мир лучше.

Шмоер молча глядел на меня сквозь очки в роговой оправе. Он стоял передо мной ближе чем в полуметре, и его лицо было серьезнее, чем когда-либо.

Он страдал.

Он был расстроен.

Он был уязвим.

Его лицо отражало сотни противоречивых мыслей внутри, и казалось, они вот-вот взорвутся, как и мое сердце, – от нервов.

Внезапно он повернулся и, фыркнув, подошел к дивану. Мужчина со вздохом сел и, подняв руки, отбросил назад волнистые пряди, которые тут же вернулись на лоб. Шмоер достал из внутреннего кармана ветровки компакт-диск и положил его на стол.

– Что это? – спросила я.

– То, что мне удалось забрать из редакции по делу Киры. У нас было много материала, но для меня это слишком. Я не смог все это просмотреть. Это все, что есть. Я отправил тебе часть.

Я взяла диск и вставила его в компьютер.

– Разве так можно? – удивилась я. Это было что-то невероятное.