– Где она? – повторила Лариса вопрос, когда горничная лишь отмахнулась и всхлипнула.

– Сами не знаем, – буркнул мужчина, двигавший коробки. – Вчера еще была здесь. Вечером позвонила, сказала, что дом продает, нас увольняет. И за отдельную плату попросила сложить все вещи. Собралась продавать их на аукционе. Тут же старина одна, дорого все. Странно это все. Голос звучал как-то странно, невнятно. Странно все как-то это.

Он обвел руками комнату.

– Странно все, – поддакнула горничная, вытирая глаза. – Не сама она додумалась от добра избавляться. Родня эта ее новая. Или старая, уж не знаю. Они ее сбили с пути-дороги.

– Это ее выбор, – проговорила Лариса вполголоса, не зная, что и думать. – С какого телефона она звонила?

– Со своего. С мобильного, – вразнобой отметили оба.

– А сейчас он где? Почему отключен? Куда она уехала? С кем?

Они переглянулись.

– Мы думали, в город поехала. В квартиру. Там, она хвасталась, у нее тоже хоромы.

– Нет ее там. Я только оттуда. И телефоны все молчат. – Она походила по комнате, остановилась возле распахнутого настежь буфета с пустыми полками. – Кто-то из вас ее видел? Как она уезжала?

– Я. Краем глаза, – поднял вверх руку мужчина, как школьник. – Только подъехал, а они ее ведут.

– Ведут?! Что значит – ведут?! – завелась сразу Лариса. – Она в уме и доброй памяти. И здорова была еще пару дней назад. Почему ведут?

– Под руки. Она еле ноги переставляла. Как пьяная, – пояснил мужчина, не отреагировав на ее гнев. – Один был из гостей. Внук какой-то там. Один из внуков. Больно похожи они. Не понял, кто из них. Второй пожилой мужик. Но не их дед. Какой-то другой. Его на торжестве не было. Не видал. И в машину другую садились. Не их машина. Их я видел. Они ее перегнали сюда в воскресенье вечером. На другой день после юбилея.

– Что за машина? Номера? Цвет? Марка? – Она так перепугалась, что не заметила, как начала кричать. – Это вы запомнили? Хотя бы это?!

– И запомнил и даже сфотографировал. Не знаю зачем, – покаялся садовник. – Что-то как-то показалось мне нехорошим все это. Странным. И Люба шла как пьяная. А она так себе не позволяла никогда ходить. Даже когда обострение болезни суставов было. Мы знаем, наблюдали ее тут…

Женщина покивала.

– А тут ноги буквально по земле. В машину на заднее сиденье впихнули и уехали. Я бы вмешался, – вдруг поднял он на Ларису виноватый взгляд. – Да она сама же звонила. Может, думаю, сделку с продавцом обмывали. Она сил не рассчитала. Но на душе нехорошо.

– И у меня, – поддакнула горничная.

– Но с нашим «нехорошо» в полицию не пойдешь.

– Не пойдешь, – снова эхом отозвалась та.

– Разберемся, – скрипнула зубами Лариса, доставая мобильник. – Давайте-ка мне сюда вашу фотографию с машиной, что ее увезла. Мы их быстро вычислим.

Портьеры на окне были темными, почти черными и пахли пылью. Если на них брызнуть водой, то будет пахнуть прибитой пылью, как после дождя весной. Когда тепло и гроза. Когда солнце слепит. И жить хочется. И о возрасте не думается.

Сейчас на улице тоже шел дождь. Но он был другим. Ледяным и острым. И молотил по оцинковке подоконника с такой силой, что казалось – наделает в нем дыр. Из открытой форточки несло холодом. И она давно промерзла под тонким одеялом. Отопления в комнате, куда ее поместили, не было. Надобности раскрывать форточку настежь не было никакой. Но они ее раскрыли.

– Дышите свежим воздухом, – ядовито улыбался мужчина, назвавшийся ее доктором. – Это полезно.

– Тут холодно, – еле шевеля губами, с которых только что содрали скотч, произнесла она.

– Мы скоро придем и сделаем вам укол. Будет горячо, – отвратительным скрипучим голосом, который она сразу узнала, ответил он.

Ответил и переглянулся с другим человеком в белом халате и белой шапочке – санитаром Максимом.

– Приглядывай за нашей пациенткой, Макс. Она персона важная.

Он захихикал, как наждаком по стеклу провел, и ушел, оставив ее наедине с санитаром. Она его узнала. Он был у нее на квартире, еще до юбилея, вместе с человеком, который назвался Глебом.

– Почему я здесь? – спросила она невнятно. – Зачем?

– Чтобы продолжить жить. – Круглое полное лицо молодого мужчины сморщилось как от зубной боли. Видимо, он так улыбался. – Правда, недолго. Вы же понимаете, Любовь Игоревна, что долго жить вам никто не позволит.

– Почему? – Против воли ее голос прозвучал испуганно.

– Потому что вы отказались передать в дар все свое имущество. Вас просили, а вы отказались. Теперь только наследство. На него одна надежда.

– Почему? Какой прок? – Она сдвинула к переносице брови, пытаясь сфокусировать размытый взгляд. – Почему наследство?

– Потому что близких родственников у вас нет. Только родственники вашего покойного мужа. Они все и унаследуют. А поскольку брат вашего мужа уже стар и ему ничего не нужно, а Глеб заранее отказался от вашего добра – остается один Григорий. Он все и заберет. И расплатится с долгами, которых у него…

Мужчина с круглым полным лицом принялся ходить по ее тесной комнатке с пыльными шторами и раскрытой форточкой. Время от времени он передергивался от холода, но почему-то не уходил.

– Глеб отказался? Почему? – решилась она на вопрос. – Вы же были у меня с каким-то парнем, который назвался Глебом. Я вас узнала.

– Это плохо. Плохо, что узнала, – передразнил он, снова сморщив лицо. – Это мы на разведку приходили. Чтобы все осмотреть и глазами пощупать. А Глебом был мой приятель. Роль играл по просьбе Григория. Никто не мог предположить, что вы на юбилей родню позовете. И всех в лицо увидите. И поймете, что Глеб, который приходил, и Глеб, который на юбилей приехал, разные люди. Сколько с родней-то не общались, Любовь Игоревна? Почти три десятка лет. А тут вдруг пригласили. Зачем?

Она промолчала. Не рассказывать же этому мошеннику, что хотела Ларисе показать того, кто собрался ее квартиры лишить. А когда убедилась, что это не те люди, сразу успокоилась. А Лариса предупреждала. А она ее не послушала. Веселилась, как в последний раз.

Собственно, почему как? Это и был ее последний раз. Самый последний в ее жизни день рождения, который она отметила. Скоро ее не станет.

А все ее движимое и недвижимое перейдет в руки мошенников. Так они считают.

– Почему Глеб отказался? – повторила она вопрос.

А разве это было важно сейчас, когда эти люди в белых халатах собрались ее убить?

– Он очень честный, – презрительно сказал он, как выплюнул слово. – Принципиальный. Сказал, что ни о каком наследовании и речи быть не может. Если только вы сами не распорядитесь должным образом.