Но в этот раз иное. На душе спокойно и уютно, по-домашнему.

Макс понимал, что тешится иллюзией. Он не знал людей, сидящих за столом, как, собственно, они его. Их разделяет пропасть в сто девяносто светолет. Вполне возможно, что трое за столом принадлежат к двум разным расам, и только волею Творца они похожи.

Плевать. Пока же — просто здорово. И не нужно портить удовольствие пустыми размышлениями.

— Файиша! Саш! Хотите, я спою? Но ваших песен не знаю, спою свои.

Получив согласие, он в который раз вспомнил КВНовское прошлое, когда переделывали известные песни, вставляя новые слова. Порою получалось весело. В команды предпочитали брать ребят с музыкальными способностями, как минимум — годных работать на подпевке.

Как отвратительно в России по утрам,

Когда закончилась вчерашняя забава!

И что-то левое храпит в постели справа,

Как отвратительно в России по утрам![9]

Смешную песню спел серьезно, четко выдержав мотив «Как упоительны в России вечера». Переводить смыл слов не стал, поэтому слушатели ничего не поняли, а оригинал давно выветрился из памяти. Но Файиша и Саш прониклись, стучали ладошками по столу — так на Аорне выглядят аплодисменты.

Ободренный успехом, Макс затянул очень тонким голосом в плаксивой минорной тональности:

Я рисую на «Феррари» арматурой слово «твари».

Что ж вы твари на «Феррари» мой мопед к стене прижали…[10]

— Хорошая песня. Прочувствованная, — оценила Файиша. — Только короткая.

— Есть и подлиннее.

За сто девяносто световых лет от Земли прозвучали «Опоссум Андрей» («Кефир») и «Шенгенская зона» («Девчонки из Житомира»). Затем любимая и предельно непатриотичная «Социальная рок-опера» команды «Союз»[11] на музыку Queen, возможная лишь потому, что участники команды не побывали на Аорне и не имели возможности сравнить кино, дороги и автомобили родной страны со здешними. Зато опусы КВНщиков обрели, без преувеличения, межпланетную известность.

На следующий день об отдыхе и шуточках пришлось забыть. Дихуш подогнал к гаражу с покойником-Шервушем вполне себе нормальный грузовик, ну, почти новый. Каких-то лет двадцать ему, трехосный, как и Шервуш. С цистерной, ее, правда, надо было отмыть — возила технические жидкости. Впридачу выделили солдат, ранее изображавших усердие над внедорожником капитана. Привел двух расконвоированных уголовников, один из которых заявил, что сварщик. Накричав, что всех уроет нахрен, если водовоз не приведут в порядок, прапорщик отправился восвояси.

С уголовниками Макс нашел общий язык быстрее, чем с солдатами.

— Пацаны! Есть дело. Здесь стоит живая с виду буровая установка. Сделаем автоцистерну, попрошу оставить вас на базе, чтобы бить в поселке скважины. Сколько-то воды добудем. От братвы получите почет, и самим нормально станет. Здесь вода — большая ценность. Продадите, купите себе, что нужно. Как, согласны?

Зэки недоверчиво уставились на Максима.

— Гонишь! — не поверил сварщик. — Нет тут питьевой воды.

— Во дворе моей знакомой есть зеленый миш. Он живой, потому что корни проросли до горизонта с питьевой водой. Вот оттуда и возьмем, если сделаем все правильно.

— Ну, а этот нам не запретит? — спросил второй судимый, указав в ту сторону, куда ушел Дихуш.

— С ним мы разберемся. Ладно, много говорим. За работу!

И она началась. Предстояло снять кузов с пригнанной машины и цистерну — с Шервуша, заварить в ней появившиеся дыры. Перекинуть с Шервуша кабину. С ней помучались — не хотела становиться: у живого экземпляра двигатель крупнее. Заодно решить проблемы, возникавшие по ходу дела.

Макс носился в поисках лебедки, подходящих инструментов, он ругался, тряс Васиша… И в который раз поражался контрасту между образцовым порядком на базе ВВС и расхлябанностью здесь, на юге.

Все зависит от начальства. Что мешает здесь наладить нужные процессы? Но никто не озаботился.

И еще Макс опасался, что подобное раздолбайство царит на строительстве железной дороги. Как-то прочитал у Михаила Веллера о прокладке узкоколейки в романе Николая Островского «Как закалялась сталь». «Сознательные» комсомольцы в количестве 300 (прописью — триста!) душ должны были собрать дорогу, уложив на шпалы рельсы, на готовую ровную мерзлую землю, общею длиною шесть верст. За три месяца, иначе Киев оставался без топлива на зиму. Роман, кстати, автобиографичен, а Островский — сам участник стройки, и события реальны. Веллер подсчитал, что на каждого «сознательного» приходилось примерно 20 метров пути, то есть двадцать пять шпал и три звена рельсов. Десяток солдат из железнодорожных войск уложили бы их недели за три. Триста неумех в худшем случае затратили бы столько же, пусть производительность труда их меньше в тридцать раз. Только — нет. «Героически» трахались на узкоколейке много месяцев, а Киев замерзал… Если местная организация труда столь же скверная, как когда-то в СССР, то поселок от судимых избавится не скоро.

В первый рейс на новом «Шервуше» Максим выехал через четыре дня. Кабину и цистерну перекинули сравнительно легко. Только донор тоже был с хранения и стоял давно. Через уплотнения гнало масло, их пришлось менять к такой-то матери. Испытать мотор и тормоза, перебрать подвеску… Не дай бог вдруг встанет посреди пустыни на разбитой грунтовой дороге, по которой сутками никто не ездит. Четверо помощников остались, чтоб придать останкам «Шервуша» вид раскулаченного грузовика. Просто так списать его оказалось невозможно.

В комендатуре Максу дали документ: дескать, ссыльнопоселенец отправляется возить для зэков воду. С точки зрения начальства, нормальный вариант. Не сажать же в Шервуш вольного водителя? Да и где его найти в поселке?

Стоило Максиму миновать ворота базы, как обрушилась жара.

— Где тут у него кондиционер? — спросил он вслух.

Грузовик ему, конечно, не ответил. Если б мог, то, наверное, признался: у меня и вентилятора в кабине нет.

Опустив стекло на окнах, обливаясь потом, Максим прибыл на полустанок, куда дотянули рельсы. Выстоял очередь из автоцистерн. Неумело подал водовоз под шланг цистерны на путях. Трехосный грузовик был крупнее ГАЗ-52, габариты его чувствовать Максим еще не научился.

— Новенький? — догадался раздававший воду прапорщик. — Попей, мужик! После налеплю пломбу на цистерну, и уже не отольешь.

Литра два позволили нацедить ему и в фляжку. Получив отметку в путевом листе, Макс двинул по дороге вдоль насыпи — к расположению временного лагеря заключенных.

Не доехал с километр. На перекрестке у видневшейся вдали деревни Шервуш тормознул патруль. Макс нажал на тормоза и выглянул в окно.

С виду — полицейские, не военная инспекция. Так с чего остановили? У него — армейский грузовик, соответствующий номер под кабиной. Мог проехать мимо. Только копы вытащили и наставили на грузовик стволы.

Думал он недолго. Двери кузова, выдержавшие револьверную пулю, остановят пистолетную. Надо только спрятаться за ними. Только неприятностей потом не избежать. Лишние конфликты и проблемы не нужны. Взвесив «за» и «против», Макс выключил зажигание.

— Выходи! Документы предъявляем! — скомандовал стоявший ближе, по виду — старший пары. Максиму он отдаленно напомнил участкового из советского фильма про Анискина. Но взгляд недобрый, алчный. Второй коп держался поодаль и страховал босса, не опуская ствол.

Максим спрыгнул на дорогу, достал из кармана стопку документов.

— Вот, господин, мой путевой и паспорт на машину.

— Твое удостоверение?

— Осталось в части на военной базе.

Бумагу, что он ссыльнопоселенец, Максим решил не предъявлять. Прицепятся еще, козлы, вон как стволы наставили! В черном комбинезоне механика Макс мог сойти за военнослужащего.

— Почем я знаю, что ты не дезертир? — сощурился «Анискин».

— Вызовите прапорщика Дихуша или сержанта Васиша, — предложил Максим.

— Пропойцу Дихуша я знаю, — вякнул было подошедший младший, но «Анискин» жестом приказал ему молчать. Похоже, старший разыгрывал спектакль, изображая перед задержанным властителя судеб.

— Не буду никого я звать, — сказал Максиму. — Гони машину в тот поселок.

Он указал рукой.

— Не имею права. У меня приказ — доставить воду к осужденным.

— Да я тебя!.. — набычился «Анискин». — За неповиновение власти…

Но тут вмешался снова младший. Он спрятал пистолет и подошел.

— Хрен на него, начальник! — сказал, махнув рукой. — Сам заведу рыдван и отгоню в поселок. Время жаркое, и воду купят хорошо.

Грабеж средь бела дня! Свидетеля ведь могут ликвидировать. Максим нащупал револьвер. Но полицейские излучали столь непоколебимую уверенность в своей безнаказанности, что рукой махнули — иди, мол.

И он пошел пешком. Но не к автобазе, а на стройку, где машут костылезабивщиками сотни уголовников, лишенные воды из-за жадности