Дневные часы пролетели быстро, и я снова поднялась на мост и перешла на набережную Пешта, взяла такси и в назначенное время оказалась у входа в концертный зал. Соколов опоздал на пятнадцать минут и извинился, сославшись на пробки.

Я никогда ранее не видела знаменитую оперетту Кальмана, более известную в нашей стране под названием «Сильва». И эта сентиментальная история любви певицы Будапештского варьете и офицера-аристократа, очередная сказка про Золушку и Принца, разделенных светскими условностями и социальным неравенством, не могла не тронуть мою душу. Я смеялась, я хлопала, я даже немного всплакнула от избытка чувств, а шеф только улыбался — потом он признался, что больше смотрел не на сцену, а на меня.

После того как стихли наконец аплодисменты и окончательно опустился синий бархатный занавес, Соколов сказал:

— Мы можем продолжить этот чудесный вечер в ресторане, если вы не против.

О, конечно же, я была не против! Мы вышли к набережной, заняли столик на открытой веранде, пили ни с чем не сравнимое по вкусу золотистого цвета токайское вино и ели огненный от специй паприкаш. Алексей Михайлович несколько минут пристально смотрел на меня, а потом произнес с подчеркнутым удивлением:

— А вы красивая, Ника, я только теперь это заметил.

— Наконец-то! — невольно вырвалось у меня.

Соколов рассмеялся:

— А еще, как утверждает Самохин, вы умная женщина и талантливый пластический хирург. Берегитесь, мне так и влюбиться недолго!

— А вы попробуйте! — кокетливо произнесла я, уже немного пьяная от вина, речного ветерка и красочных картин чужой любви.

Мой собеседник ничего не ответил, молча взял мою руку и поцеловал ее. А через час, стоя у дверей моего номера, спросил тихо:

— Можно я войду?

И я промолчала, лишь кивнула в знак согласия…

После возвращения в Москву я была уверена, что произошедшее между генеральным и мной в Будапеште останется лишь эпизодом. Или Соколов предложит мне встречаться с ним тайно. Или даже уволит под благовидным предлогом, опасаясь нескромности и неумения держать язык за зубами.

Но все пошло совсем по-другому. Алексей Михайлович начал совершенно открыто ухаживать за мной, если можно использовать в наше время столь старомодный термин. Конечно же, очень скоро о нашем романе знали и судачили все кому не лень. Кто-то тайно завидовал, кто-то открыто осуждал, кому-то это было безразлично. Лена Полянская отнеслась к нашим отношениям в целом позитивно и заявила мне, иронически улыбаясь:

— А ты совсем не такая тихоня и тургеневская барышня, какой казалась мне раньше. Молодец, что еще скажешь, такого мужчину покорить очень непросто, у него, по слухам, последняя любовница была финалисткой международного конкурса красоты. Но учти, дорогуша, как долго продлится ваша связь — это очень большой вопрос, так что думай, соображай!

Но я ни о чем не думала, решив — пусть будет, как будет. Мы ходили иногда в театр, иногда на концерт, по выходным ужинали в ресторанах, и Алексей оставался у меня ночевать, а утром подвозил в клинику на своем «Land Rover Discovery». У него мы никогда не бывали, но от всезнающей Полянской я узнала, что у Соколова есть городская квартира в Крылатском и дом в коттеджном поселке где-то в районе Пятницкого шоссе. Сам же Алексей мало что рассказывал о себе и о своих родственниках.

Через месяц он сказал, когда мы в очередной раз выехали на Ленинградку:

— Вот что, Ника, тебе нужно срочно получить права, это не так уж сложно.

— Но я пока не планирую покупать автомобиль, зачем мне права? — удивилась я.

— Увидишь, — улыбнулся шеф.

Сдать экзамен я сумела с первого раза, а к Новому году Соколов подарил мне новенький «Опель-Корса». Да, это был не «Мерседес» и не «Инфинити», но компактная, удобная для маневрирования и парковки машина мне очень понравилась. Первые недели уверенно управлять ею в потоке автомобилей было непросто, но постепенно я научилась этому, как научилась ранее многому другому. Сплетни обо мне и Соколове постепенно сошли на нет, тем более что оба мы были свободны и вольны делать то, что хотели. Но форсировать развитие отношений Алексей не спешил, жили мы по-прежнему порознь, лишь иногда проводя вместе вечера и ночи, даже гражданским браком это назвать было нельзя…

Как-то дней через пять после Масленицы, в полдень, Соколов позвонил мне на мобильный и сказал:

— Сегодня в семь нас с тобой ждут мои родители и младший брат, встречаемся на парковке в половине седьмого, поедем на моей машине.

В ту среду у меня было две операции — одна прошла с девяти до одиннадцати, другая должна была начаться в час дня и предположительно закончиться в пять. Так и вышло, а значит, у меня образовалось целых полтора часа свободного времени на парикмахерскую, расположенную на соседней улице. Мастер Наталья Сергеевна постаралась уложиться в отведенное время, и когда Алексей увидел мою новую прическу, то не без иронии произнес лишь одно слово:

— Супер!

Первая встреча с кланом Соколовых прошла, если говорить откровенно, не слишком гладко. В трехкомнатной квартире панельного дома на проспекте Вернадского я была представлена Михаилу Александровичу, высокому, сутулому, седому старику лет за семьдесят, Ирине Львовне, полной круглолицей брюнетке, выглядевшей гораздо моложе мужа, и Вадиму Михайловичу, довольно похожему на старшего брата, но пониже ростом и поуже в плечах.

Квартира, в которой прошло детство Алексея, была обставлена мебелью восьмидесятых годов, обои потускнели, паркет протерся, напольные ковры смотрелись старомодно. Казалось, время остановилось внутри этих стен после того, как глава семьи потерял престижную и высокооплачиваемую работу. И, похоже, его старший сын фактически стал основным источником финансовой поддержки и родителей, и младшего брата. Вадим, как рассказал мне по дороге Алексей, после окончания Плехановского университета поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и работал сейчас старшим преподавателем на одной кафедре с отцом.

Стол накрыли на кухне, ужин оказался достаточно скромным — овощной салат, мясная нарезка, шпроты и сыр, из напитков — безалкогольное пиво и апельсиновый сок. Михаил Александрович и Ирина Львовна вели со мной светскую беседу о театральных премьерах и модных книгах, спрашивали о моих родителях, об образовании, о том, понравилось ли мне в Будапеште. При этом я периодически ловила холодные изучающие взгляды матери Алексея, которая, похоже, пыталась понять, что за человек новая пассия ее сына и к каким последствиям может привести его очередное увлечение.

Вадим почти все время молчал, лишь изредка вставляя короткие реплики, когда Михаил Александрович излагал свое видение грядущих результатов экономической глобализации и цифровой трансформации. Через минут двадцать общий разговор как-то неожиданно иссяк, и тут Ирина Львовна сослалась на возникшую сильную головную боль, извинилась и ушла в спальню, а Вадим, демонстративно поглядев на часы, заявил, что также вынужден оставить нас и отправиться на встречу со своими приятелями. Все это выглядело, с моей точки зрения, некой демонстрацией если не враждебности, то пренебрежительности к моей скромной особе. Алексей нахмурился и сухо попрощался с братом, а Михаил Александрович, желая смягчить ситуацию, стал рассказывать о своей работе в советском торговом представительстве в Будапеште и о последующих деловых отношениях с венгерским торгпредством в Москве.