Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дома у Батиста и Леа Рамбер
Встревоженный Батист Рамбер в третий раз выглянул на лестничную клетку. Гийом запаздывал, и это его уже серьезно беспокоило.
- Твой друг мог заблудиться, - предположила его супруга. - Было бы лучше, Батист, если б ты пошел ему навстречу.
- Но ведь он уже у нас бывал, - возразил муж. - И я даже похвалил его умение ориентироваться.
- Моя картофельная запеканка совсем остынет! Ну ничего, я ее разогрею.
Черноволосая, смуглая Леа родилась в Италии, но уже двенадцать лет жила в Нью-Йорке. Когда Батист, вскоре после прибытия из родной Пикардии, с ней познакомился, она уже прекрасно изъяснялась и по-французски, и по-английски. Они поженились через несколько месяцев, дабы узаконить ее беременность.
- Я очень хочу познакомиться с его девочкой, Элизабет, - мечтательным тоном сказала молодая женщина.
- Они скоро придут, Леа!
- А если Тони проснется? Мне придется его покормить, - посетовала она.
Сына они назвали Антонио, в честь тестя, но и уменьшительное Тони, звучавшее так по-американски, быстро прижилось в семье.
- Я тоже рад, что он и Элизабет будут жить у нас. - Батист вздохнул. - Девочка еще не оправилась после трагедии, бедняжка! Гийом тоже горюет, но ради дочки старается не подавать виду. Потерять жену, да еще при таких обстоятельствах, - что может быть хуже? Вы с Катрин наверняка подружились бы.
- Я сочувствую им всей душой, - подхватила супруга. - Батист, сходи на улицу, может, что-нибудь узнаешь! Что, если с ними приключилась беда?
- Вечером в городе небезопасно - вот что меня беспокоит.
- Прихвати с собой трость-шпагу!
Плотник, который давно привык к опасностям большого города, надел пальто, поцеловал жену и, вооружившись тростью с сердцевиной в виде стального клинка, без дальнейшего промедления вышел из квартиры.
Леа успела покормить младенца грудью, убаюкать, а потом вернулась к печальному созерцанию четырех столовых приборов на круглом столе. Квартирка у них была маленькая, но чистая и симпатичная. Из окон, в просветы между высоченными зданиями, были видны огни острова Манхэттен.
Вернулся Батист. Лицо у него было хмурое, во взгляде - тревога. Поставил трость в угол у двери, снял пальто и шляпу.
- Ну что? - спросила Леа. - Тебя долго не было.
- Была драка, в четверти часа ходу от нас, в переулке. Мне рассказал один старик, причем раньше, чем я успел спросить. Напали вчетвером на одного. Я видел пятна крови на мостовой, но трупа не было.
- Думаешь, жертва - твой Гийом?
- Хотелось бы верить, что нет, Леа, но увы! С земли я подобрал вот это.
На ладони левой руки у него лежала медная пуговица с выгравированным на ней циркулем и заглавной буквой «G».
- Думаю, это пуговица с его бархатного пиджака. Тут трудно ошибиться.
- Батист, а где же девочка?
- Старик и не упомянул о ребенке.
- Dio mió, povennait[18] - вскричала Леа, в волнении переходя на родной язык.
Со слезами на глазах она перекрестилась. Батист с понурым видом смотрел на медную пуговицу. Ни он, ни она не питали иллюзий относительно участи, уготованной Элизабет, если она с наступлением ночи попала в руки банды, коих в Бронксе множество.
- Завтра сходишь по адресу, где они до этого жили! - заявила Леа, хватая мужа за запястье. - Может быть, они никуда не пошли?
- Завтра у меня рабочий день, Леа. Прораб меня уволит, если не явлюсь вовремя.
- Ладно, тогда я сама пойду, - сказала молодая женщина. - И буду молиться за твоего друга Гийома и его дочку.
В Сентрал-парке, спустя час
Элизабет затаилась за кустом бирючины, чтобы немножко передохнуть. Она какое-то время бродила по алее, обрамленной высокими деревьями, перешла через мостик с красивыми коваными перилами.
Она благоразумно обходила места, слабо освещенные уличными фонарями, и при любом подозрительном шорохе перебегала через лужайку, усыпанную палой рыжей листвой, похрустывающей под ногами.
Ее отец ни словом не обмолвился об этом просторном парке, разбитом тринадцать лет тому назад[19] в самом сердце города, там, где прежде были болота и нетронутая земля. Элизабет удивлялась, как это она сумела так быстро попасть в сельскую местность, но живая трава под ногами, листва деревьев над головой действовали умиротворяюще. Здесь ей было не так страшно.
Зевая, она встала на ноги и поплелась к деревянной скамейке под поредевшей кроной клена. Там это потерянное дитя село и, полузакрыв глаза, доело остатки сладкой булки, а потом улеглось, подняв воротник кофты, чтобы было теплее. Совсем одна, отданная на милость Нового Света, о котором ее родители так мечтали.
6 Потерянное дитя
В Сентрал-парке, понедельник, 8 ноября 1886 года
На рассвете Элизабет проснулась под птичье пение. Открыла глаза и с искренним изумлением стала рассматривать умиротворяющие пейзажи, ее окружавшие. Листья клена, трепещущие на ветру, были красивого золотистокрасного цвета. У соседних деревьев ветки были голые, за исключением сосенок и декоративных кустарников, сохранивших свою зелень.
- Где я? - прошептала она, еще окончательно не проснувшись.
Девочка медленно села. Ноги и руки у нее затекли, она очень замерзла. Неподалеку она увидела большой пруд, в котором отражалось серое небо. И тут нахлынули воспоминания и все ощущения и страхи, с ними связанные.
- Папа! - крикнула она. - Они сделали больно папе!
Перед глазами снова возникли люди, пинающие отца ногами, железный прут, крики боли и требование отца: «Элизабет, спасайся! Делай, что я говорю! Вернись к Колетт!»
Как будто она сама сумела бы разыскать здание, в котором жила Колетт с семьей… Элизабет опустила голову, как это делают провинившиеся дети.
- Папочка, я не нарочно! Я просто не туда свернула, - проговорила она и, встревоженная, вздохнула.
Маленькое сердечко девочки билось быстро-быстро: папа наверняка будет искать ее у соседки, а ее там нет! Вид небоскреба в рамке из рыжих дубовых крон подсказал ей идею. Нужно вернуться по своим же следам, и тогда она непременно окажется на нужной улице!
