Артур Ташковский был удачливым писателем.

Критики хвалили его. Он исправно получал различные премии и лауреатские звания. Его книги шли нарасхват и приносили приличную прибыль. Он рассчитывал на то, что доходы будут расти, поскольку реально оценивал свои возможности. Возможности, которые позволят ему жить так, как всегда хотелось жить, — ни от кого не завися, не надеясь ни на чье покровительство. И поэтому всеми силами он старался поддержать в глазах читателя тот образ, что когда-то скроил по собственному усмотрению и который рьяно культивировал с помощью литературных обозревателей и литагентов.

Свой первый роман «Капкан для недоноска» он опубликовал десять лет назад. В то время начинающий писатель носил скромную фамилию Ташков (Ташковским его «сделали» в издательстве, посчитав отцовскую фамилию неподходящей для обложки).

Иногда его статейки о том, как славно охотиться на шустрого хариуса где-нибудь на Алтае, или о том, какие чувства испытывает человек, встретившись с медведем на горной тропе один на один, печатались в «Комсомолке», но успех имели средний, и Артур жил впроголодь. Когда «Капкан» оказался первым в списке бестселлеров, никто не удивился больше, чем сам Артур Ташковский. Он знал, что вкусы читателей переменчивы и хорошо писать — это еще не все, — чтобы закрепить успех, нужно стать заметной фигурой на общественном небосклоне. Необходимо было превратиться в звезду.

И он решил подхватить мантию Джека Лондона, а если получится — и самого Хемингуэя и стать мужчиной из мужчин. Он охотился на сибирских медведей, кавказских кабанов и уссурийских тигров, ловил рыбу на Каспийском море, ходил под парусом на балтийских регатах и взбирался на вершины Памира и Кавказа, летал с геологами на вертолете и, как Хемингуэй, потерпел катастрофу, только в горах Таймыра, где впервые попробовал сырую оленью печень и пил стаканами теплую еще оленью кровь… И как ни странно, везде под рукой оказывались фотографы, или оператор с видеокамерой, или бородатый летописец с диктофоном на изготовку. И все эпизоды его бурной жизни тотчас озвучивались на телеэкране или попадали на страницы газет и журналов.

И лишь иногда ему становилось стыдно. Потому что на самом деле до Хемингуэя или Джека Лондона ему было далеко, как до звезды с красивым названием Альтаир. И медведи, м кабаны, и даже единственный тигр — в него он не сумел попасть с трех выстрелов — на самом деле были жалкими, затравленными животными. Как и тот марал, что доставили ему из заказника ради очередной серии фотографий и рогов, которых ему не хватало для охотничьей коллекции. Маралу только что срезали панты. Он смотрел на Ташковского огромными печальными глазами. И Артур впервые не смог выстрелить, ушел в охотничью избушку. И только через некоторое время сумел пересилить себя и сфотографироваться рядом с уже убитым оленем, на голове которого услужливые егеря исхитрились закрепить чужие рога.

Штурм горных вершин состоял в том, что его буквально вносили на вершину профессиональные, хорошо оплаченные альпинисты. А от сырой печени и крови его вытошнило за ближней ярангой, и после он целую неделю жил на одной минеральной воде… Вертолет же Артур ненавидел и залезал в него, только когда появлялась необходимость освежить в памяти читателей свой героический образ. Образ отчаянного, готового на все ради интересного материала писаки, батяни Арта, как прозвали его журналисты. Правда, рыбалку Ташковский любил и достиг в ней неплохих результатов. Но, несмотря ни на что, он все же был хорошим писателем, хотя и опасался, что скоро выдохнется и провалится с очередным романом.

Пока его образ соответствовал образу рыцаря без страха и упрека, пока его имя мелькало на страницах газет, а физиономия не сходила с телеэкрана, пока деньги текли в его кошелек, он был вполне счастлив и спокоен. Ему нравилось, что писателя Ташковского хорошо знают в обеих столицах, в аэропортах встречают журналисты, а то и первые лица маленьких областей и республик.

С его мнением считались, его порой цитировали, если дело касалось несложных экономических проблем или политических событий в России и даже за рубежом. Если случались недоразумения или затруднения, одно упоминание его имени избавляло Ташковского от неприятностей. Поэтому, когда он вновь оказался в тюрьме, это не особенно его огорчило. Ему и прежде приходилось попадать в милицию, как-то раз даже ночевать в заведении, которое сами милиционеры прозвали «обезьянником». Но заточение продолжалось самое большее несколько часов. Затем — чисто символический штраф, распитие бутылки коньяка с милицейским начальством, и конфликт благополучно завершался до очередной выходки Артура Ташковского. И сейчас, похоже, события развивались по раз и навсегда написанному сценарию.

— Хорошо бы выпить, — сказал он сердито, — но эти сволочи забрали мою фляжку.

Максим промолчал, продолжая осматривать камеру. Он предполагал, что прошло не менее часа с момента их ареста. Но только предполагал, так как часы вслед за паспортом перекочевали в карман одного из солдат.

Здание, где они находились, было старым, с каменными мощными стенами и железной дверью, без современных ухищрений. Единственное, затянутое решеткой, оконце находилось под самым потолком.

Даже встав на табурет, Максим с трудом дотянулся до него, а ведь роста он был немаленького. Он смог различить неясные очертания строений напротив и понял, что они находятся на втором этаже внутреннего здания бывшего КГБ Баджустана, расположенного недалеко от президентского дворца. Ему стало не по себе. Он знал, что здание и раньше, и при Арипове служило тюрьмой. Но Максим постарался не показать свою обеспокоенность. Он слез с табурета и спросил Ташковского:

— Какого черта вам нужен был пистолет?

Тот недоуменно уставился на него и пожал плечами:

— Я всегда ношу его при себе. Человек с моим положением часто попадает в досадные ситуации.

Всегда есть чокнутые, которым не нравится или, наоборот, очень нравится то, что я пишу. Поверьте, выяснять отношения с теми и другими одинаково сложно и неприятно. К тому же несколько раз мне пытались доказать, что есть ребята, как правило с бритыми черепами, которые гораздо смелее и круче меня. Кстати, у меня есть разрешение на ношение оружия…

— Не знаю, насколько оно нужно вам дома, но здесь ваша лицензия всем до фонаря. Из-за вашего разгильдяйства мы попали в руки Садыкова. И мне совсем не улыбается встретиться с этим ублюдком лицом к лицу. У меня с ним старые счеты.

— Чем он вам так досадил? — удивился Ташковский и тут же самодовольно усмехнулся. — Стоит ему узнать, что мы оказались в кутузке, как он примчится сюда на всех парах, и нас тотчас же выпустят.

И помяните мое слово, еще прощения попросят.

Максим почти с сожалением посмотрел на тупого высокомерного индюка, который чересчур поверил в свою значимость. Но как быстро развеются его иллюзии, разлетятся в пух и прах по ветру, когда он увидит перед собой костоломов Садыкова. Эти ребята точно уж книг не читают, и им нет никакого дела, кто ты такой на самом деле…

— Вы что, серьезно на это рассчитываете? — спросил он вкрадчиво.