litbaza книги онлайнСовременная прозаГель-Грин, центр земли - Никки Каллен

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 45
Перейти на страницу:

— Привет, — сказал высокий стройный парень необыкновенной красоты; волосы взъерошены, подбородок небрит; черты лица заострились и удлинились, и теперь их можно чеканить на монетах, — что ты здесь делаешь?

— А ты? — в руках у него была швабра.

— Полы мою, — и опять взлохматил волосы, — наказан.

— О, — произнесла она, — а за что? Вставлял в «Отче наш» свои слова? — и на удивленный взгляд, — я так делала, — и покраснела. Он наклонился и поцеловал её в щечку, легко, словно кисточкой мазнул.

— Нет, подрался на улице с прохожим…

— Вот просто так? — она смотрела, как он вытаскивает полное темной воды ведро из туалетной комнаты. — Просто шел по улице, подумал: мне его лицо не нравится, оно как лимон, дай-ка я его побью…

— Нет, он орал на свою дочку, лет восемь, за двойку; да еще и пьяный; приставал к девушкам; а когда его одернули — пожилая тетка, тоже из прихода, — он обложил и её; вообще, не люблю невоспитанных; и я ударил его в лицо, — его лицо стало мечтательным, словно он говорил о пирожном — розовый крем, вишенка сверху, бисквит, пропитанный ликером, — он превратился в помидор… Все зааплодировали; а отец Ферро сказал — грех…

— Он теперь на дочке оттянется, — сказала Арвен, — знаю таких…

— Черт, — и Патрик вздохнул, шлепнул тряпку на пол и потянул на себя, размазывая лужу.

— Хочешь, помогу?

— Не, не надо, я сам; я этих полов, знаешь, сколько перемыл; и снега наразгребал; мы с Шоном, — он вздохнул опять, — я полы мыл и в тот день, когда его убили; так хотел пойти на драку…

Она смотрела, как он двигается, породисто, молодо; спина, плечи, руки; и почувствовала со страхом желание; сильное, будто пролила на себя горячий чай.

— Хочешь чаю? — спросил он и поднял от швабры глаза, не разгибаясь. — Там пирог принесли; с морошкой… — и тоже замолчал; они смотрели друг на друга, и миры неслись в пространстве, сталкивались и создавали новые звезды; кто-то шел по ступенькам Темной Башни со свечой в руке — поискать в верхней комнате книгу про любовь; в окне потемнело, наступила ночь, и включился маяк на вершине горы; сначала желтый, потом синий, потом красный и в конце зеленый — как огромная елка; и огни заскользили по стеклам старого католического прихода.

— Да, пожалуй, спасибо, — и ушла на кухню, щеки горели, и смотрела в окно, как свет скользит по деревьям; потом он опять грохотал в туалете, сливал воду, ставил швабру, тряпку вешал на батарею; и пришел в кухню; от него пахло потом, но не противно, а орехами, будто кто-то собирался готовить торт «Щелкунчик». «Где тут наш чаек?» — разрезали пирог и стали вспоминать, как однажды после занятий хора кто-то тоже принес торт — день рождения, а Шон и Патрик подрались за столом и стали кидаться этим тортом друг в друга, и все дети тоже; монахиня — сестра Лукреция, занимающаяся детьми в приходе, — не знала, что делать; вскрикивала по-немецки и всплескивала руками; в итоге больше всех досталось имениннице — она была вся в креме, — а братья ушли от наказания; потому что священник так хохотал после…

— Вы всё время дрались, — сказала она.

— Да, — он опустил глаза в кружку — на ней были ангелочки с «Сикстинской Мадонны», словно искал там прошлое или еще немного чая, — мы так общались; а потом… потом стали драться с другими. Я всегда думал, что мы — одно, если Шон умрет, я покончу жизнь самоубийством следом; но я сначала не понял, не поверил, когда мне сказали, а потом… потом увидел тебя… И мне расхотелось умирать…

Упала ложечка, и она упала её поднимать; и он тоже залез под стол и спросил:

— Я испугал тебя, да?

Она кивнула; потом прокашлялась:

— Очень; знаешь, для меня это всё слишком серьезно и сложно…

— Что сложно? что мы друг другу нравимся? естественно и обыкновенно.

— Ну-у… твой брат, и… и вообще, — она полезла назад из-под стола, но он повернул её за плечо и опять поцеловал; они просидели долго-долго так, целуясь под столом; пахло деревом, и снизу к столу кто-то приклеил жвачку; потом стало жарко и поздно; они вылезли, помыли чашки, закрывали приход, и вдруг у дверей Патрик сказал:

— А пойдем ко мне в гости.

— Поздно, — сказала она, оглянулась на фонари; соленый мокрый воздух искрился в свете, словно собирался снег.

— Останешься ночевать; ведь у тебя завтра выходной, — дверь постоянно разбухала от сырости, юноша навалился на неё плечом и толкнул сильно, что задрожал весь дом; он говорил так легко, будто они и вправду всё еще в детстве и он приглашает её в дом, полный родителей и пирожков, будто ничего не случится, что изменит жизнь, что будет вспомнить на веранде в старости, в плетеном кресле; «и точно, пятница», — пробормотала; «а далеко?» «очень, — признался он честно, — и автобус уже не ходит»; они шли пешком, разговаривали, и кварталы были всё темнее и темнее, деревья сдвигали ветви, полные серебристого, и, казалось Арвен, они идут по волшебному миру к сокровищу…

…Дом Флэнери был за городом, на полосе пляжа и гор; рядом ютилось еще несколько домишек — в один этаж; они напоминали бесформенностью спящих зверей; ни в одном не горел свет. «Там кто-нибудь живет?» — спросила она боязливо; «конечно, — рассмеялся Патрик, — только все спят»; море было совсем близко, и она слышала, как оно шуршит; и ей вспомнилась история, которой бабушка пугала Арвен, если та не хотела спать: «вот придет Трэвис, повелитель моря, и утащит тебя в бездну; и Бог ничего не узнает, потому что Трэвис не подчиняется Богу»; Трэвис представлялся ей капризным мальчишкой с неподвижным взглядом; а потом, подростком, она прочла про Ихтиандра и стала представлять его вовсе не злым, а молчаливым и странным; с переливающимися глазами; а Патрик тем временем искал ключи. «Что это за дома?» «Самые первые; в них жили строители города; других здесь пока еще не построили; и еще вагончики; два из них уцелели; чуть дальше, за горой; а сейчас в них живут самые последние люди», — и отомкнул. Дверь растворилась со скрипом; в прихожей было темно; Патрик пощелкал выключателем; «черт, прости, опять нет света, подожди здесь»; шарил в темноте, чем-то грохотал и звенел, запахло керосином, и тонкий трепещущий свет залил комнату.

Она была большой — больше, чем казалась в темноте на ощупь; казалось, что стены её убегают, она становится всё больше и больше, как в замке; и все они были увешаны, уставлены часами.

— Что это? — прошептала она.

— Папина коллекция; он был моряк, помощник капитана; и из каждого плавания привозил новые часы.

— А они показывают одно… — и увидела, что разное время.

— Он оставлял время того места, откуда привез, — Патрик поднял свет повыше, и Арвен увидела, что это керосинка — маленькая, в форме железного цветка, — вот это — Нью-Йорк, — часы-статуя Свободы, величиной с ладошку Арвен, — а это — Марсель, — круглый глаз, в котором отражались корабли, — а в Дрездене сейчас полночь, — и маленькие пастух и пастушка зазвенели, закружились в вальсе.

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 45
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?