Бланка Кастильская и оставшиеся во Франции сеньоры велели было вешать как смутьянов первых вестников с Востока, сообщивших о пленении короля, настолько эта весть казалась невероятной после взятия Дамьетты. Когда же убедились, что катастрофа действительно произошла, всех охватили печаль и безграничное уныние. Иннокентий IV, все еще гостивший в Лионе, распорядился повсюду молиться за французского короля и постарался выслать ему на помощь подкрепления. Фердинанд Кастильский, племянник Бланки, тогда принял крест, но умер, не успев выступить в поход. Никто из других христианских государей не ответил на зов Святого престола.

Жуанвиль приводит рассказ, показывающий умонастроение тех, кто был осажден в Дамьетте, и героическую храбрость королевы Маргариты. Она была так напугана, узнав о пленении короля, что «всякий раз, когда она засыпала в своей постели, ей казалось, что вся ее комната полна сарацин, и она кричала "На помощь! На помощь!". И опасаясь, как бы ребенок, которого она носила, не погиб, она клала подле своего ложа старого рыцаря восьмидесяти лет, который держал ее за руку. Всякий раз, когда королева кричала, он говорил: "Мадам, не бойтесь, я здесь". Перед родами она велела всем выйти из своих покоев, за исключением этого рыцаря, и, опустившись на колени перед ним, молила о милости – и рыцарь поклялся исполнить ее просьбу. "Я прошу вас, – сказала она, – во имя верности, которой вы мне обязаны, если сарацины возьмут этот город, отрубите мне голову прежде, чем они меня схватят". "Мадам, – ответил старый рыцарь, – будьте спокойны, я охотно это сделаю, ибо я уже подумывал о том же"».

* * *

Сарацины, слишком тяготясь большим количеством узников, начали убивать тех, за кого не надеялись получить хороший выкуп и кто отказывался стать мусульманином. Жуанвиль видел, как одного за другим пленных вытаскивали со двора, куда их согнали, и спрашивали: «Ты хочешь отречься?» Тех, кто отказывался, обезглавливали. Каждый день мусульмане «сортировали» таким образом от трех до четырех сотен человек.

Сначала султан думал послать Людовика Святого халифу Багдада, где король окончил бы свои дни в темнице после того, как его провезли бы как трофей по всему Востоку; но, поразмыслив, он предпочел выкуп. Султан пригрозил смертью королю и баронам, если они не сдадут Дамьетту. Людовик Святой ответил, что никогда ее не отдаст. Сарацины предприняли штурм города, неся перед собой орифламму. Но Дамьетта выстояла. Тогда они стали обращаться с королем мягче, надеясь уговорить его сдать город. Султан даже заговорил о перемирии.

Несколько очень богатых сеньоров пожелали сами выкупиться из плена. Людовик Святой запретил им это, опасаясь, что они освободятся, а бедные крестоносцы навсегда останутся в плену; король объявил, что заплатит выкуп за всех.

Сарацины требовали отдать не только Дамьетту, но и крепости Палестины. Людовик Святой ответил, что не может этого сделать, так как они принадлежат не ему, а германскому императору либо рыцарям – тамплиерам или госпитальерам. Дело дошло до того, что ему стали угрожать пыткой «моллюском». «Это, – говорит Жуанвиль, – две соединяющихся деревянных доски с зубьями внизу; они вкладываются одна в другую и связываются бычьими ремнями по концам. И когда хотят пытать человека, то кладут его на бок и укладывают ноги меж колышков, а потом усаживают человека на деревянные доски, так что не остается ни одной кости, которая не была бы раздроблена». На угрозы сарацин король ответил, что он их пленник и они вольны поступать с ним, как пожелают.

Тогда короля спросили, сколько он может заплатить за свое освобождение помимо сдачи Дамьетты. Король ответил, что если султан назначит разумную сумму, он обратится к королеве, но не знает, как она поступит, ибо она теперь распоряжается всем. Впрочем, он опасался, что Дамьетта не в состоянии больше обороняться, но скрывал свои опасения. Султан дал охранную грамоту Роберу, патриарху Иерусалимскому, которого Людовик Святой попросил привезти, чтобы спросить у него совета.

Сарацины затребовали миллион безантов золотом. Король, не торгуясь, пообещал эту сумму в качестве выкупа за своих людей, а Дамьетту – лично за себя, «ибо он – не то лицо, кого должно выкупать за деньги». Султан восхитился подобной щедростью и от себя сделал скидку в выкупе на 100 тысяч ливров.

Король и султан заключили перемирие на 10 лет, которое распространялось на все Иерусалимское королевство. Каждый удивлялся такому быстрому освобождению и столь малой цене. Христиане даже посчитали произошедшее чудом.

Обе стороны начали выполнять условия договора. Короля и знатных людей посадили на четыре судна, взявших курс на Дамьетту. 28 августа 1250 г. их привезли в лагерь султана близ Фарескура. Короля поместили в шатер по соседству с лагерем. Через день его должны были освободить.

* * *

У молодого султана Туран-Хана было много врагов. Прежде всего это были родственники военачальников, которых его отец велел обезглавить или лишил милости; а также те, кому не нравились заносчивость и самоуверенность султана. Другим поводом для недовольства стал выкуп, который должны были выплатить французы. Эмиры поняли, что султан торопится договориться с французским королем, чтобы затем расправиться с ними, и они решили его опередить. Окончательно договор был заключен 1 мая. А 2 мая заговорщики убили султана. Сначала они ранили его в шатре, он бежал, укрылся в деревянной башне, которую преследователи подожгли. Султан выбрался из нее, пал к ногам Актая, вождя мамлюков, моля о пощаде, но его оттолкнули. Он ринулся к реке, взывая о помощи и крича, что отказывается быть султаном, тогда как по нему стреляли из луков. Один мамлюк ударил Туран-Хана копьем, засевшим у того в боку. Султан добежал до реки, пытаясь броситься в нее, но его прикончили ударами сабель. Затем Актай вырвал ему сердце.

Христиане, все еще находившиеся под стражей на галерах, присутствовали при этом убийстве. Они боялись стать, в свою очередь, жертвами ярости сарацин, бросившихся с истошными воплями на корабли. «Там было, – пишет Жуанвиль, – полно людей, которые исповедовались монаху Троицы, Жану, из свиты графа Гийома Фландрского; но мне не припоминались грехи, совершенные мною; и я подумал, что чем больше я буду защищаться или изворачиваться, тем хуже будет. И тогда я осенил себя крестом и, опустившись на колени перед одним из врагов, который, словно плотник, держал датскую секиру, сказал: "Так умерла святая Агнесса". Мессир Ги д'Элене, коннетабль Кипра, пал на колени подле меня и исповедался мне; и я ему сказал: "Отпускаю вам грехи властью, данной мне Богом". Но встав с колен, я тут же забыл, что он мне сказал и поведал».

Мамлюк Актай ворвался в шатер Людовика Святого с еще окровавленными руками и спросил, что он получит в награду за то, что убил его врага; король же не произнес ни слова. Тогда Актай попросил посвятить его в рыцари. Некогда император Фридрих II, не задумываясь, посвятил в рыцари эмира Фахр-эд-Дина. И Актай, размахивая мечом, грозился убить Людовика Святого, если он не исполнит его требование. Окружение короля, опасаясь за его жизнь, настаивало, чтобы он согласился; король же ответил, что ежели Актай захочет принять крещение, он сделает его рыцарем, но оказать эту честь язычнику он не может.