Но вот надето и уличное покрывало. Я стою, разряженная, как богатая родовитая уроженка Гора, собравшаяся на представление певцов в Эн'Кара.

— Как красиво, — ахнула, отступив на шаг, Этта. Хозяин оценивающе разглядывал меня.

Я стояла прямо. Несколько дней назад здесь, в лагере, меня уже облачали во всю эту роскошь, тогда я внимательно рассмотрела себя в зеркале. Так что я представляла себе, как выгляжу.

Дивное белоснежное платье ниспадает чудесными складками, от роскоши и великолепия рябит в глазах. Под покрывалами глаза кажутся еще темнее. На руках — тонкие перчатки. На ногах — алые туфельки.

Да, убрана я богато. И все же такая слабая! Любой мужчина без труда закинет на плечо и унесет.

Хозяин все рассматривал меня. Положил руку мне на плечо.

— Как ты смеешь прикасаться к свободной женщине, — отчеканила я, а потом почтительно добавила: — хозяин?

Отступив на шаг, он задумчиво смотрел на меня.

— Какая дерзость, — словно бы про себя проговорил он, — вырядить так простую рабыню.

— Да, хозяин, — подала я голос.

— Я тебя когда-нибудь сек? — спросил он.

Я сглотнула.

— Нет, хозяин.

— Надо бы как-нибудь.

— Да, хозяин.

— Но если одеть ее в та-тиру, нам не пройти, — заметил один из мужчин.

— Конечно нет, — подтвердил хозяин, не отводя глаз от своей собственности. Я целиком в его власти. Невероятное ощущение! И все же все правильно — казалось мне, — так и должно быть, я на своем месте. Он мой хозяин. Он владеет мною. Может делать со мной все, что хочет. Продать, купить, да хоть убить — стоит только захотеть. Я — его собственность, его девушка.

— Красивая, — протянула Этта.

— Придется ей побыть красивой, — обронил хозяин.

— Они стоят пасангах в двух, не больше, — напомнил кто-то из мужчин.

Принесли черную накидку, набросили на меня.

— Пойдем, рабыня, — это мне.

— Да, хозяин.

И, увешанный оружием, он зашагал из лагеря. Я — за ним, след в след, как положено рабыне. Этта осталась позади. За нами, выстроившись гуськом, шли мужчины.

— Молчать, — предупредил хозяин.

Я не говорила ни слова. Вместе с подошедшими сзади воинами мы осматривали лагерь. Повозок стало больше. Когда несколько дней назад я впервые увидела этот кортеж, повозка была всего одна — с припасами.

Самая большая из трех лун находилась в фазе полнолуния.

Лагерь расположился в лесной прогалине. По краю его бежал ручей, ярдах в двухстах от лагеря в него впадал другой. Лагерь охраняли дозорные.

— Все спокойно! — крикнул один другому. Тот ответил товарищу той же фразой.

К тому времени я уже кое-как понимала по-гориански. Этта занималась со мной не жалея сил, так что теперь я без задержки выполняю то, что приказано, знаю названия множества предметов, осваиваю грамматику, даже сама умею составить простую фразу. Теперь мои хозяева могут отдавать мне приказы на своем языке, а я, очаровательная землянка-рабыня, более или менее прилично могу им на их же языке ответить. Вдруг я поймала себя на том, что, сама того не замечая, воспринимаю горианский как язык господ. Красивый, мелодичный, выразительный язык. А в устах мужчин звучит энергично, властно, непререкаемо. И если девушке отдан приказ на этом языке, она подчиняется.

Между деревьями маячили мужские фигуры: стража дозором обходила лагерь. Раскинуто несколько шатров. В центре — огромный полосатый шатер, держащийся на десяти столбах. Вот из-под его полога появилась девушка в белом, с обнаженными руками. Пошла к ручью, набрала воды в выдолбленный из тыквы кувшин, снова исчезла в шатре. На шее — золотой обод, еще один — на левом запястье. Прошла мимо одного из мужчин — тот проводил ее цепким взглядом. В шатре горел огонь, из отверстия в крыше валили клубы дыма. Временами по матерчатым стенам скользили тени — видимо, там, внутри, находилось еще несколько девушек. Рядом с главным располагался еще один шатер, почти такой же большой, коричневый, с остроконечным шпилем и флажком. Наверно, его занимал предводитель отряда. Тогда, несколько дней назад, наблюдая из зарослей за кортежем, я насчитала в нем человек семьдесят — восемьдесят. Теперь некоторые из них сидели у костров. Другие, наверно, спят в шатрах.

А вот и два паланкина — тем вечером каждый из них тащило по десятку носильщиков. Теперь они перевернуты — видимо, чтобы не промочило росой или дождем. Под одним сложены ящики и сундуки — может, те самые, что на нем несли. Рядом с повозкой, что была запряжена косматыми, напоминающими волов животными, появилось еще четыре. В каждую из них тоже, похоже, впрягают пару таких животных — здесь их называют босками. Сейчас босков выпрягли. Несколько животных — голов, наверно, десять, а то и больше, — неуклюже ковыляя, паслись среди деревьев на другом краю лагеря.

Наверное рискуя быть наказанной, Этта подслушивала разговоры мужчин и, поскольку я начинала уже понимать по-гориански, кое-что пересказывала мне.

Кортеж был действительно свадебный. Леди Сабина из небольшого торгового города-государства Крепость Сафроникус направлялась с приданым в Ти, в Салерианскую Конфедерацию Четырех Городов. Ти, данник Воска, располагается на Олни, к северу от Тарны. Тарна, которую иногда называют Серебряным городом, знаменита своими серебряными копями. Правит там Лара из рода Татрикс. Как ни странно, из сотен самых знаменитых горианских городов Тарна выделяется особенно приниженным положением женщин в обществе. У мужчин Тарны есть отличительный знак: на ремне они носят два желтых шнурка, вполне подходящие, чтобы связать женщине руки и ноги. Видимо, когда-то женщины играли в Тарне главенствующую роль, но мужчины взбунтовались и свергли их владычество. Даже теперь, много лет спустя, лишь очень немногим жительницам Тарны позволяется не носить ошейников.

Я все рассматривала стоящие в лагере повозки. Первая, что ехала тогда за кортежем, теперь почти опустела. Видно, съестные припасы израсходованы в пути, а столбы и тенты пошли на постройку лагеря. Однако четыре других повозки, похоже, просто ломятся от всяческого продовольствия.

Отец леди Сабины, рассказала мне Этта, Клеоменес, высокомерный, могущественный торговец из недавно разбогатевших выскочек Крепости Сафроникус, просватал ее за Тандара из Ти, младшего из пяти сыновей Эбуллиуса Гайиуса Кассиуса, Правителя города Ти. Между ними был заключен контракт о помолвке, скрепленный печатями обоих городов. Помолвленные — леди Сабина из Крепости Сафроникус и Тандар из Ти, Салерианская Конфедерация Четырех Городов, по словам Этты, друг друга в глаза не видели, дело решалось их досточтимыми отцами, что на Горе не такая уж редкость. Инициатором помолвки был Клеоменес, заинтересованный в расширении торговых и политических связей с Салерианской Конфедерацией. Да и растущей Салерианской Конфедерации такие связи совсем не помешают. Ведь в результате Крепость Сафроникус может вступить в Конфедерацию, приобретающую все большее влияние в северных территориях. То есть вполне вероятно, что в конце концов этот брак окажется выгодным и политически целесообразным и для Крепости Сафроникус, и для Салерианской Конфедерации. Так что тут выигрывают обе стороны. Контракт о помолвке должным образом обсудили, уладили все тонкости с Премудрыми обоих городов, знатоками законов, справились о предзнаменованиях у знахарей из секты Посвященных, и вот когда, судя по печени принесенного в жертву священного верра, благоприятный момент настал, сговоренная невеста с эскортом пустилась в путь. Пеший переход по суше от Крепости Сафроникус до Ти занял бы всего несколько дней, но ритуальное шествие должно было пройти через четыре селения-данника Крепости Сафроникус. Для горианс-кого города собирать с окрестных поселков дань — продовольствие, сельскохозяйственную продукцию — дело вполне обычное. Окрестные селения могут и не быть данниками, но, как правило, все равно находятся под протекторатом города, куда жители селения сбывают свои товары. Если селение торгует с городом, то, по местному обычаю, город служит ему защитой. Так что такое сотрудничество на руку и горожанам и селянам. Город получает продукцию селян, селение находится под защитой солдат города. Господство Крепости Сафроникус над окрестными селениями вплоть до взимания дани — явление для Гора не исключительное, но и не повсеместное. Вольных селений на Горе больше. Здешние крестьяне — люди сильные, упрямые и свободолюбивые, независимость селения — предмет особой гордости его жителей. К тому же большинство селян искусны в стрельбе из лука, так что за свою свободу постоять умеют. Кто в состоянии натянуть лук — говорят крестьяне, — тот рабом быть не может. Что и говорить: женщине это не по силам. Пожалуй, умей они управляться с ним — такая поговорка не появилась бы. Уж такова мужская природа. Горианам нравится порабощать женщин. И вот что интересно: женщины, похоже, тоже особого недовольства не испытывают — разве что на словах. В селах-данниках Крепости Сафроникус изготовление луков запрещено. Свадебный кортеж посетил четыре селения, и в каждом гостей встречали пышным празднеством, каждое снарядило целую повозку со всевозможными припасами и подарками — вместе с остальным приданым их вручат Эбуллиусу Гайиусу Кассиусу, отцу Тандара из Ти. Увидев в лагере четыре груженых повозки, я и без Этты догадалась, что кортеж заходил в четыре села. Умопомрачительно ценных подношений здесь не было, эти дары — скорее символ покорности. Ну и конечно, посетив селения, можно оповестить всех и каждого о готовящейся свадьбе, за пирушкой исподволь выяснить, что за настроения господствуют в подконтрольных владениях. Довольны ли жители? Не назревают ли беспорядки? Не пора ли сместить сельского голову? А может, бросить его в темницу? Взять в заложницы дочь? Подробные сведения о жизни угнетенных — сильное оружие в руках угнетателя.