— Могильник — не простое кладбище. Здесь спят великие вожди кельтов…

— Откуда ты знаешь? Ты здесь был?

— Здесь не был, но таких мест множество…

— В России их тоже полно, — вступил в разговор невидимый дядя Саня, — только люди позабыли и холмы на пашню разровняли…

— Тут самые мощные Узлы слияния сил, — добавил Бернар. — Но Фэйри Благого двора не могут жить возле могильников… Зато знахари устраивают фокусы… Чтобы не забредали любопытные, — он постарался изобразить веселый смех. — Не останавливайся, Аня, иди, иди…

Она послушно полезла на кручу, складываясь едва ли не пополам, чтобы не потерять равновесие. Где-то далеко впереди, в сотне километров от нее сопел дядя Саня.

— Бернар, там слева кто-то ходит…

— Не поворачивайся, это фантомы, — уже не так весело отозвался парень. — Следи за веревкой. Это специальная веревка тети Берты, без нее в сиды не ходят…

Младшая старалась смотреть прямо перед собой, на голубые и розовые лоскутки, привязанные к провисшей веревке, но глаза невольно скашивались направо. Там параллельно тропе плыл бледный силуэт.

Он то походил на человека с неестественно длинными, волочащимися по земле руками, то оборачивался горбатым псом, то, раскачиваясь, приближался почти вплотную, и тогда Анка боковым зрением видела огромный, налитый кровью глаз…

Просто желтый глаз, с треугольным черным зрачком. Глаз смотрел только на нее, разбухал, достигая высоты в несколько метров, и каким-то непонятным образом не исчезал в тумане. Из глаза с сухим противным стуком капали желтоватые слезы, падали в траву и с шипением превращались в мохнатых гусениц. Гусеницы были размером с Анкины кроссовки, они не мешали, но крались вплотную, невероятно шустро переставляя шелестящие ножки. Весь мир заполнился шелестом насекомых. Младшей хотелось зажмуриться и заорать.

После высоты и кладбищ больше всего на свете Младшая боялась гусениц. Они не сделали ей ровным счетом ничего плохого. Если не считать того случая, когда в детстве, опрокинув кружку с холодным молоком, она поймала вдруг губами влажное шевелящееся тельце и тут же извергла все молоко обратно, прямо на скатерть. После этого она месяца два проверяла все жидкости, переливая их из одной посуды в другую…

«Мама, мамочка, Валька, Валечка…» Чтобы не сорваться в крик, приходилось сосредоточивать зрение на розовой ленточке, то исчезающей, то появляющейся вместе с куском промокшей веревки. Младшая до такой степени сфокусировала взгляд на розовом клочке, что не заметила, как пропал чудовищный глаз, растаял туман, и резко нахлынуло тепло. А потом она с размаху уткнулась в мокрую спину дяди Сани и удивилась, зачем семенить, согнувшись дугой, вместо того, чтобы идти по-человечески.

Анке все еще казалось, что она штурмует крутой склон.

— Ну, надо же, братцы, добрались, — сипло прогудел бородач. — Вот она, «Ферма-у-ручья», будь она неладна…

— Господский дом, который никогда не ждет гостей, — в тон ему, как зачарованный, вторил Бернар. — А я не верил, что его увижу…

Из мрака вынырнула бледная, как привидение, тетя Берта и протянула открытый пузырек, показывая, что надо вдохнуть носом. Младшая послушно потянула ноздрями и сразу закашлялась. Показалось, что изнутри в лоб ударили кулаком, но сразу же мысли обрели резкость, а зрение нормализовалось. Все были на месте, стояли полукругом возле низенькой деревянной калитки. От калитки выложенная разноцветными камешками дорожка вела к деревенскому домику сказочной красоты. Анке хотелось потереть глаза: среди нагромождения камней, в краю диких скал, на вершине кургана ее поджидала увеличенная копия кукольного коттеджа. Распахнутые ставни окон зазывали внутрь; в гостиной, судя по мягким сполохам, горели свечи, внешние стены покрывала имитация каменной кладки, из печной трубы поднимался ароматный смолистый дымок.

Дядя Эвальд первым проник внутрь. Над дверью приветливо звякнул колокольчик, оттуда потянуло ароматом кофе и жареного мяса. Тем временем розоватая дымка полностью рассеялась, вернулась глубокая ночь, вернулся ветер и звезды, вот только луна куда-то запропастилась. Заходя в дом, Анка испытала неприятное сосущее чувство, словно упустила что-то важное и никак не могла припомнить. На пороге она обернулась в последний раз. Красный туман отступил, но недалеко. Оставалась видна лишь утоптанная площадка под ногами, пересохшая потрескавшаяся земля без единой травинки и звезды.

Посреди гостиной в плетеном кресле с высокой спинкой восседала ведьма.

Позади нее бархатно постукивали напольные часы, в клетке под потолком сонно шебуршалась канарейка, на подоконнике сохли пучки цветов. Создавалось впечатление, что Камилла секунду назад оторвалась от вечерней газеты и тарелки с печеньем. Младшая сразу догадалась, что это та, к кому они так стремились. Далее на расстоянии чувствовалась неукротимая бушующая энергия, исходившая от древней старухи. Колени Камиллы укрывал полосатый шерстяной плед с красивыми кисточками, стелющимися по намастиченному паркету. На плечи старухе была накинута свободная льняная сорочка, а поверх нее — грубая вязаная безрукавка с множеством кармашков. Кисти рук скрывались под кожаными перчатками, глубоко на лоб наползала игривая широкополая шляпка с вуалью. В левой руке, отставив мизинец, ведьма держала дымящуюся чашку с кофе. До Младшей доносился отчетливый аромат благородного заварного напитка. Когда хозяйка гостиной поднесла чашку ко рту, зубы лязгнули о фарфор.

Внезапно на спинке кресла вспыхнул фонарь, стилизованный под старинную керосиновую лампу. Внутри толстого цветного стекла ровно светила самая обычная лампочка, зато крючок, на котором висел фонарь, держал в клюве ворон. Настоящий живой ворон; он сидел, вцепившись когтистыми лапами в спинку кресла над головой старухи, и, наклонив голову, искоса глядел правым глазом на Анку.

Младшая сглотнула. В свете лампы вся одежда ведьмы окрасилась в красный цвет, а на пальцах, обхвативших чашку, засверкали огромные камни цвета кораллов. Ворон переступил лапами и распахнул крылья; половина его перьев были седыми, а размерами птица не уступала молодому гусю.

«Такого не бывает, — быстро подумала Младшая. — Это кукла такая, он не настоящий, он же летать не сможет…»

Тут произошло несколько событий, сильно поколебавших уверенность Анки в привычных физических законах. Ведьма сделала неуловимый жест свободной кистью, и в пустом камине запылал огонь. Сразу стало светло, как днем, люди попятились от голубого пламени. Огонь ревел так, будто в камин только что выплеснули ведро бензина, на цветастых обоях задвигались фигурки людей и животных, а канарейка в клетке обернулась пучеглазой ящерицей. У ног старухи невесть откуда материализовалась черная собака. Больше всего собака походила на рослого ротвейлера, если бы не торчащие, как у дога уши. Собака поднялась на задние лапы и бережно взяла из клюва ворона фонарь. Затем она поставила фонарь на землю и произнесла несколько вполне членораздельных фраз на не знакомом Анке языке. Старуха ответила и рассмеялась, из-под вуали на мгновение показался острый раздвоенный подбородок. Ворон захлопал седыми крыльями, развернулся, но не взлетел. Стоящая позади Анки Мария охнула. За спиной у ворона на тонких ремешках крепился узкий кожаный рюкзачок…