Старуха замерла напротив Младшей. От нее разило сырой землей и чем-то приторно-сладким, похожим на начинающие гнить персики.

— Анка, не бойся, дай помазать глаза!… — произнес где-то вдали дядя Саня.

— Это из клевера, — подсказал глава септа. — Иначе вы не сможете видеть…

Камилла сняла перчатки. Длинный указательный палец старухи окунулся в пузырек и вынырнул, обмазанный маслянистой зеленоватой массой.

— Я не дам ей свои глаза… — Мария дернулась вместе с табуретом, сжимая руку на рукоятке пистолета.

Голая кисть походила на скукоженную лапу земноводного: кожа осыпалась чешуйками, грязные ногти загибались крючками, на тыльной стороне ладони виднелась татуировка, выполненная красной краской. Младшая начала дышать ртом, такая вонь доносилась из распахнутой пасти пса. Потом ей показалось, что разит не только от собаки, но и от хозяйки. Анка очень удивилась, что раньше не чувствовала ничего подобного. Она даже успела подумать, что вряд ли смогла бы кушать с аппетитом в подобной атмосфере, и тут…

— Аплло-ллкоххнет, — внятно сказал пес и раздвоенным языком облизнул седые усы на морде. Вблизи его морда оказалась вся покрыта шрамами, уши были изодраны, а нижние клыки задирались вверх, как у хряка. Однако Анке ротвейлер совсем не показался страшным, хотя он вырос до размеров жеребенка и теперь возвышался над ней, как зубастое чудище.

— Угу, — деловито кивнула ведьма, и скрюченный, шишковатый палец поплыл к лицу Младшей.

— Нет — взвизгнула та, инстинктивно прижимаясь к бедру наездницы.

Ротвейлер обернулся и резко пролаял несколько фраз на английском.

— Аня, без волшебной мази ничего не получится… — нервно заговорил Эвальд.

— Но это чушь! Нет никакого четырехлепесткового клевера, это просто грязная трава! — огрызнулась Мария.

— Если ты веришь, что это грязная трава, наездник, то останешься здесь, — очень строго отрубил дядюшка Эвальд.

— Если ты не веришь в мазь, то не увидишь Запечатанные двери, — присоединился к старику Бернар.

— Черт с вами, — плюнула Мария и запрокинула лицо. — Уродуйте, клоуны, все равно спасаться придется на Тхоле…

Несмотря на страшные ногти, колдунья действовала очень ласково и очень быстро. Начала она не с Марии и не с Анки, а с дяди Сани. Младшая с замиранием сердца следила, как глазницы мужчины покрывались зеленоватой кашицей. Когда дело дошло до нее, довольно долго ничего не происходило, потом началось сильное покалывание, сменившееся нестерпимым жжением.

— Ох ты, ох ты! — покрикивал рядом Саня.

Мария материлась. Стонал в вышине ветер, потрескивали свечи, со свистом дышал пес.

— Пора! — осчастливил их, наконец, дядя Эвальд.

Младшая осторожно приоткрыла глаза и с трудом удержалась от вопля. Она никогда не видела Запечатанных дверей, но сразу их узнала. Никто не предупреждал о том, что потребуется от нее дальше, но Младшая сама догадалась.

Ведьма стояла перед ней с ножом и двигала железными зубами. Ведьма жаждала крови.

Мне очень хотелось сорваться с места, подбежать к Анке и обнять ее, потому что я сразу почувствовал, как ей страшно. Боязно, конечно, было всем, но, вместе с боязнью, я поймал у себя в груди совсем иное чувство, нечто вроде радостного предвкушения полета. Наверняка то же самое чувствовали все мои кровники.

Потому что за многие десятилетия мы были первыми, кто проник в Пограничье.

Глаза еще очень сильно щипало от мази, но я послюнявил платок и протер их, чтобы ничего не упустить. Любой Фэйри, родившийся в семье, где чтут Традиции, с детства знает, что Пограничье — это еще не Изнанка, одолеть Запечатанные двери — вовсе не означает проникнуть в мир Неблагого двора. Если не соблюдать Обрядов и Запретов, можно навсегда застрять между дверями двух миров, и нет ничего страшнее этого. Застрявший человек будет биться, как комар между двух стекол, никем не слышимый и не замечаемый, пока за ним не придет…

Я чуть не произнес вслух одно из Запретных имен.

Анка и Мария поели еды Темного двора и запили медом. В преданиях упоминается о том, что это очень вредно для обычных, но нет ни одного живого человека, который смог бы высказаться по теме. Даже дядя Эвальд не встречал стариков, приходивших к Ферме-у-ручья в компании с обычными. Ходили слухи, что в Изнанку можно попасть не только с Черным псом, но и другими способами, и таких ушедших вроде бы помнили, однако назад ни один из них не вернулся. Потому что эльфийская еда отбивает память, однако дает человеку правильный запах.

А тех, кто неправильно пахнет, очень быстро сожрут.

Честно говоря, на Марию мне было наплевать, а за свою девушку я очень беспокоился. И все оттого, что кое-что об испытании знал заранее, но не имел права ей рассказать. Если бы мы подготовились, Камилла бы сразу почуяла и не пошла на сговор.

А так она согласилась принять плату. О деньгах договаривалась тетя Берта, а дядя Эвальд принял от старухи целый список трав на трех листах, которые предстояло собрать или купить. Некоторые травки росли на Тибете и в южном Китае. Дядюшка тут же перезвонил своякам, чтобы те занялись закупками, но даже этим наша плата не ограничилась. Камилле требовалось кое-что еще для размыкания вторых Запечатанных дверей. Волосы и кровь.

Вместо уютной фермы нас окружала смрадная пещера. Все исчезло — праздничный стол, камин и свечи. Место лакированного стола заняла поваленная гранитная плита, а Добрые Соседи теснились вокруг нее на сырых, заросших мхом булыжниках. Вместо неба в метре над головами нависал каменный свод, утыканный серыми сосульками. Стены узкой пещеры подпирали по кругу плиты, такие же, как та, что лежала в центре. Свет шел от двух факелов, воткнутых в глазницы огромного бычьего черепа. Череп висел на стене, прямо напротив выхода. Я не сразу заметил загнутый витой рог, торчащий у черепа между глаз. Черная вода сочилась из трещин на потолке и стекала на пол, в огромную лужу. Отчетливый запах гниющей листвы забивал все остальные ароматы. Я пошевелил ногой. Как выяснилось, кроссовки давно промокли насквозь, по брючине ползали несколько премерзких улиток и жуков, но самое страшное, ..

— О нет! — прошептала Анка, и еле успела отвернуться, прикрывая рукой рот.

Потому что увидела то, что совсем недавно ела. Конечно, такое не каждого порадует. Вместо изящной серебряной тарелки с аппетитными кушаньями на сыром граните стояла дырявая глиняная миска. В миске, в буром вареве, полоскались пучки почерневшей мерзлой травы, на поверхности дрожали маслянистые цветные разводы. Из бывшей бронзовой салатницы торчали какие-то обглоданные, точно полупереваренные и выплюнутые обратно корешки, по ним неспешно ползали сочные гусеницы с обвислыми животиками.

Я не успел ее предупредить, что айрит-стью было настоящим, а то, что она видит после употребления мази, — это «искривления Пограничья», как обозвал их дядя Эвальд. Хотя можно все воспринимать наоборот. Дядюшка говорит, это зависит от того, с какой стороны заглядывать в нужную реальность. Если считать, что на мир необходимо смотреть только через человеческие глаза, увидишь одно, тот же мир, но через глаза Соседа — уже совсем другой, но сложнее всего увидеть и себя, и Соседа со стороны… В Пограничье все будет не так, как «наверху», — нарочно, чтобы запугать, чтобы случайно забредшему человеку захотелось немедленно вырваться.