– Откуда ты знаешь? – спросила тетушка так, будто разоблачили ее.

– Это самое простое, а потому разумное предположение: у графа широкий круг общения, друзья, все с ним хотят познакомиться… Например, появляется купец, не московский, конечно, но куда богаче Бабанова. На Светлой седмице в Москву со всей провинции гости валят. У купца дочка на выданье, все есть, не хватает только графского титула. Репутация графа его не волнует или он про нее не знает. Купца знакомят с Урсеговым, и он делает предложение, от которого граф начинает кусать локти. Отказать Астре Федоровне не может: случится скандал на всю Москву. Одно дело – интрижки, а другое – бросить невесту перед венцом. Да его ни в один дом не пустят. Разве не так?

Агата Кристафоровна вынуждена была согласиться: предательство невесты Москва не простит даже графу. Она промолчала.

– Что делать графу? – продолжила Агата. – Нельзя упускать такое богатство… Он понимает, что отмена свадьбы возможна в одном случае: если Астра Федоровна погибнет… Подговаривает дружков по клубу, обещая после отблагодарить… Они соглашаются и берутся исполнить. Да только ошибаются с девицей, возможно, не зная Астру Федоровну в лицо. Этим убийством граф не теряет деньги, а наоборот – получает несметные барыши…

Мадемуазель в дорожном туалете победно сияла. Тетушка хотела возразить, но не нашла слов. Слишком уж гладко выглядела история. Слишком в характере графа, которому отчаянно нужны деньги. Большие деньги…

– Только представьте, Агата Кристафоровна: никаких свах, никакой огласки по Москве, купца никто не знает. Да и вообще, все делается в узком мужском кругу приятелей, которые познакомили с купцом. А после смерти невесты граф, якобы в горе, уедет развеяться, ну, скажем, в Нижний, и там, о чудо, найдет новую любовь. Утешится, получив гигантское приданое…

Терпеть умничанье тетушка устала. Она сердилась, что не может ничего возразить.

– Все это выдумки, – сказала она. – Нет никакого купца. Нет никакого «Клуба веселых холостяков». И Астре Федоровне ничего не угрожает…

Агата молчала с таким вызывающе дерзким выражением лица, что Агата Кристафоровна не могла стерпеть.

– Зачем графу убивать не только Астру Федоровну, но и других невест? Как это объяснишь?

– Значит, существование клуба признаете, – сказала Агата, чем окончательно обидела тетушку. – Но ведь это понятно: одна смерть может вызвать подозрения, а когда их несколько, цель преступления будет размыта… Никто не подумает, что за всем этим стоит граф Урсегов. Его еще и жалеть будут…

– Ну, знаешь, – только и смогла ответить Агата Кристафоровна. Она отчаянно страдала, что нельзя обратиться к Пушкину, чтобы он защитил невинную девушку. И по-настоящему испугалась за ее жизнь. Но что же теперь делать? Предупредить мадам Бабанову, чтобы не выпускала дочь из дома?

– Завтра глаз не спущу с графа, – сказал Агата, будто подслушав. – Надо предупредить мадам Бабанову, чтобы не выпускала Астру Федоровну из дому и не принимала гостей…

Бедная Агата Кристафоровна только представила, как заявится в дом на Тверской и начнет убеждать мадам Бабанову, что дочери грозит опасность… Нет, это решительно невозможно…

– Не знаю, что делать, – призналась она. – А ты что думаешь?

На этот счет у Агаты имелись особые соображения. Среди них не было только одного: запросить помощи у Пушкина. Еще сам умолять будет…

* * *

Выслушав доклад Ванзарова о блестяще проваленном сватовстве, Михаил Аркадьевич не опечалился. Он пребывал в бешенстве. Не потому, что дражайший племянник поднялся на новую ступеньку глупости, а потому, что сегодня вечером дома предстояло выслушать рассуждения жены о его умственных способностях. В чем-то дражайшая супруга будет права: нельзя было доверить ответственное дело двум юнцам, один из которых балбес, а другой наглец. Судя по печальному выражению Ванзарова, он и представить себе не мог всех последствий случившегося.

– Уму нерастяжимо! – только и мог выдавить Эфенбах. – Невиданное видимо!

– Господин статский советник, позвольте соображение, – не постеснялся наглец. Приятель его не такой храбрый, не рискнул заявиться к дяде.

– Соображать поздно, – в сердцах ответил Эфенбах. – Снявши голову, по ушам не плачут… Катастрофа безмерная…

– Есть еще шанс, – сообщил Ванзаров приятную новость.

Эфенбах еле удержался, чтобы не запустить в него чернильницей.

– Шанс? Шанс есть у верблюда пролезть в угольное ушко, раздражайший мой…

– Возможно, Зефи… то есть, простите, Мафусаил не сообщил вам: у него есть еще барышня на примете.

– Откуда? – спросил глубоко ошарашенный дядюшка Зефирчика.

– Не могу знать… Но Зефи… То есть Мафусаил утверждает, что завтра его ждут еще в одном доме… На сватовство… Подробности мне неизвестны…

– Вот ведь, щенок удалой! – не без гордости выразился Эфенбах. – Чуть душа в теле держится, а глазок на пол-Москвы состроил! Молодец-пострелец…

– Надеюсь, что завтра закончится удачно…

– Надейся, а иначе обоим… – Эфенбах от души хрястнул кулаком по столу. – Сухого места не останется! Чтоб ни в сучок, ни в задоринку, а самое семечко ринули!

Ванзаров обещал не подвести. Хоть в этот раз.

– Господин статский советник, дозвольте спросить разрешения?

– Чего тебе? – перестав сердиться, ответил Михаил Аркадьевич.

Ванзаров сообщил, что заметил в «Славянском базаре» воровку, которую давно ловит полиция. Если будет позволено, возьмет ее лично. Ну, или с подмогой ближайшего городового. Эфенбах прикинул, что большой беды в том не будет, если юнец развлечется, пусть поиграет в полицейского. Вдруг воровку поймает, тоже польза. И он разрешил.

Осчастливленный Ванзаров покинул кабинет со вздохом облегчения: по сравнению с тем, что натворил Зефирчик, распекания начальника сыска были сущим пустяком. Так, нежный ветерок диких пословиц…

Остаться одному, чтобы собрать душевные силы перед разговором с супругой, Эфенбаху не дали. Заглянул Пушкин.

– А, раздражайший мой! – закричал Михаил Аркадьевич. – А ну, заходи-подвинься… С тебя-то меня и надо…

Войдя, Пушкин сел на дальнем конце стола для совещаний. Чтобы искры, которые должны посыпаться из начальника, не слишком жгли.

– Ты это, что укурдючил? – не обманул ожиданий Эфенбах. – Ты зачем убийственное дело дурака фон Глазенапа хомутом прицепил? Тебя кто упросил?

– Пристав по неопытности хотел оформить несчастный случай, – ответил Пушкин.

– А оно разве не того?

– Доктор Преображенский по моей просьбе провел исследование и вскрытие тела. Обнаружено отравление аконитином.

Пушкин доложил: оставил главное, опустив подробности и мелкие детали, которые сейчас не мог объяснить.

– Вот куда, значит, заехало, – сказал Михаил Аркадьевич с печалью в голосе. – Бедная крошка в свадебном платье, как в погребальном саване лежала…