– Господи боже, – вымолвил я в полном ужасе. – Сара, нельзя просто взять и разрядить револьвер в коридор, там же не видно ни зги, еще неизвестно, в кого ты попадешь.

– Надо полагать, у тебя есть более толковое предложение? – ответила она, оглядываясь по сторонам и понимая, что я все-таки прав, и от оружия в таких потемках проку будет совсем немного.

– Ну, я…

Но на разговоры времени у нас не осталось. Оборванцы у выхода взвыли и бросились в атаку. Я схватил Сару и прижал ее к стене, прикрывая собственным телом и тихо надеясь, что у нее достанет ума не выстрелить с перепугу мне в живот.

Удивление мое не знало границ, когда я осознал, что атака завершилась, так и не начавшись. Бродяги просто смели нас с пути и яростно ринулись навстречу громилам. У тех не было ни малейшего шанса: какое-то время до нас доносились звуки борьбы, крики и удары, после чего коридор вдруг разом наполнился тяжелым дыханием и невнятными стонами. Мы с Сарой поспешили прочь из здания и спустились с крыльца к коляске, где все это время нас дожидался Сайрус.

– Сайрус! – возмущенно воскликнул я. – Ты что, так и не понял, что нас чуть не убили в этой проклятой дыре?

– Нет, мистер Мур, не понял, – ответил он с прежним непоколебимым спокойствием. – Судя по тому, что говорили эти люди с дубинками, вам вряд ли угрожала какая-то опасность.

– Это что же они говорили? – возопил я, выходя из себя от его равнодушия.

Не успел он ответить, как из дверей вылетели одно за другим тела громил и тяжко рухнули на заснеженную мостовую. Следом вылетели их котелки. Бандиты были без сознания, и по сравнению с их общим состоянием мистер Санторелли мог показаться образцом здоровья. Наши друзья с дубинками победоносно вышли из дверей, хотя, судя по виду некоторых, им тоже изрядно досталось. Тот, который заговаривал со мной раньше, посмотрел в нашу сторону и, выдохнув облако пара, с усмешкой произнес:

– Я, может, и ненавижу сучьих ниггеров, но, черт меня раздери, фараонов я просто терпеть не могу!

– Вот об этом, – промурлыкал Сайрус, – они и говорили.

Я оглядел тела громил на снегу.

– Фараоны? – спросил я у человека с крыльца.

– Бывшие, – ответил он, подойдя ко мне. – Раньше были патрульными в этом районе. Наглости им не занимать, коль решили в такой дом заявиться.

Я кивнул, по-прежнему глядя на безжизненные тела, и жестом, поблагодарил этого человека.

– Ваша честь, – ответил он, – вообще-то от такой работенки адская жара приключается.

Я достал из кармана какую-то мелочь и кинул ему. Он попытался схватить монеты на лету, но промахнулся, и его дружки бросились подбирать их с земли. Вскоре они уже вцепились друг другу в глотки. Мы с Сарой поспешили забраться в коляску, и спустя несколько минут Сайрус уже вез нас по Бродвею.

Сара пребывала в великолепном настроении – то и дело вспоминала мельчайшие опасности нашего приключения, восторженно размахивая руками. Я улыбался и кивал ей в ответ, довольный тем, что ей удалось применить себя и все в итоге завершилось благополучно, но мысли мои были далеки. Мне все не давали покоя слова миссис Санторелли, и я пытался представить, как бы истолковал их на моем месте Крайцлер. Какая-то деталь в ее рассказе о юном Джорджио насторожила меня, было там что-то общее с детьми Ласло из водонапорной башни, что-то настолько же неуловимое, насколько и важное – и в результате я все-таки понял, что именно! Поведение. Рассказывая о несчастных детях, Крайцлер подчеркнул их крайнюю непоседливость, представив их чуть ли не позором своей семьи. И вот буквально полчаса назад я услышал такую же характеристику еще одного ребенка. И все трое, согласно гипотезе Крайцлера, встретили смерть от рук одного и того же человека. Сходство ли характера повлекло за собой их смерть или это просто совпадение? Возможно, последнее. Но я был почти уверен, что Крайцлер его таковым не сочтет…

Погрузившись в раздумья, я пропустил мимо ушей вопрос Сары – причем вопрос этот был, мягко говоря, из разряда ошеломляющих. Она повторила, и это оказалось чересчур даже для моего озадаченного совпадениями рассудка. С другой стороны, в тот день мы много чего пережили, и я просто не имел права разочаровывать ее.

Я добрался до дома Крайцлера № 283 по Восточной 17-й улице на несколько минут раньше, чем следовало. В белом галстуке, накидке и вовсе не уверенный в правильности нашего с Сарой сговора, которому сейчас предстояло осуществиться. Кругом лежал снег толщиной уже в несколько дюймов, он укрывал мягким сверкающим серебром голый кустарник и металлические прутья ограды Стайвесант-парка через дорогу от дома Ласло. Распахнув калитку, я вошел в маленький дворик перед домом и, поднявшись на крыльцо, аккуратно постучал в дверь бронзовым молоточком. Двустворчатые окна гостиной этажом выше были приотворены, и я услышал, как Сайрус играет на пианино «Pari siamo» из «Риголетто» – Крайцлер уже готовил слух к музыкальному вечеру.

Дверь открылась, и я оказался лицом к лицу с кокетливой фигуркой в униформе – Мэри Палмер, горничной и домоправительницей Ласло. Ею заканчивался список бывших пациентов, служивших в доме Крайцлера, и она так же, как и остальные, всегда вызывала неловкость у всякого визитера, знакомого с ее историей. Сложена она была прекрасно, ее лицо тоже отличалось изысканной красотой, впечатление дополняли небесно-голубые глаза, но с рождения Мэри была признана идиоткой. Она не могла нормально разговаривать, слова и слоги у нее во рту никак не хотели складываться в членораздельную речь, поэтому ее так и не выучили ни читать, ни писать. Ее мать с отцом – уважаемым директором одной Бруклинской школы – смогли научить ее лишь исполнять несложную работу по дому. Относились они к ней вполне пристойно, пока однажды в 1884 году, когда ей исполнилось семнадцать, в то время, как остальные члены семьи пребывали в отлучке, Мэри не приковала своего отца к бронзовой спинке его же кровати и не подожгла дом. Отец скончался в страшных мучениях. Поскольку разумных объяснений поступку девушки просто не существовало, Мэри Палмер была признана сумасшедшей и направлена в психиатрическую клинику острова Блэкуэллз.

Там ее и обнаружил Крайцлер, время от времени консультировавший клинику, ставшую его первым местом работы. Ласло был поражен тем, что у Мэри отсутствовало большинство симптомов, свойственных dementiaрrаесох – раннему слабоумию, кое, по его убеждению, одно составляло подлинное сумасшествие. (Ласло непременно поправил бы меня, дескать сейчас этот термин полностью вытеснен наименованием «шизофрения», введенным в обиход доктором Юджином Блёлером»; насколько я понял из объяснений Крайцлера, это слово обозначало патологическую неспособность пациента адекватно воспринимать окружающую действительность, равно как и контактировать с оной.) Крайцлер попытался установить некое подобие контакта с девушкой и вскоре обнаружил, что та страдает классической моторной афазией, осложненной аграфией: она могла понимать слова и строить ясные умозаключения, но та часть ее мозга, что отвечала за речь и письменность, была сильно повреждена. Как и большинство подобных пациентов, Мэри прекрасно осознавала свою ущербность, но сказать окружающим, что она это понимает (равно как и все остальное), не умела. Крайцлер смог общаться с девушкой, задавая простые вопросы, на которые не требовалось развернутых ответов, – в большинстве случаев Мэри просто отвечала «да» или «нет», – а кроме того, ему удалось научить свою пациентку элементарному письму, насколько, разумеется, позволяло ее состояние. Через несколько недель напряженного труда Ласло докопался до страшной тайны Мэри Палмер: ее собственный отец много лет насиловал ее, но она, разумеется, никому не могла открыть этого обстоятельства.