В целом обстановка теперь выглядела не очень плохо. Однако Леонида Константиновича волновал вопрос – куда пропал этот контуженый.

– Ваше высокопревосходительство, – произнес адъютант, входя.

– Вы нашли его?

– Нет. Но удалось выяснить, куда он делся.

– Докладывайте.

– После инцидента с интендантской службой поручик собрал своих людей и уехал в ближайший город. Там он продал трофеи еврейской общине и сдал автомобили коменданту.

– Все?

– Нет. Один грузовик он продал общине. Тот, что согласно рапорту, принадлежал поляку. Еще два грузовых и один легковой автомобиль оставил за собой. Топливо с переданных в комендатуру автомобилей слито.

– Ясно, – нахмурился генерал.

– После завершения дел в городке он куда-то уехал. Но уже вечером его видели на дороге, ведущей к немцам.

– В городе что еще он делал? Кроме посещения комендатуры и торговли с евреями?

– Отряд видели возле отделения банка, на рынке и возле телеграфа.

– Вот неугомонный… – тяжело вздохнув, произнес генерал и потер щепотью пальцев глаза с переносицей.

– Максим Федорович отправил телеграмму генералу Ренненкампфу. Вот текст, – произнес адъютант, доставая из папки листок.

– М-да-а-а-а-а… – только и смог сказать Леонид Константинович, пробежавшись глазами по тексту. Всего несколько строк. А оперативная обстановка на фронте передана очень точно и предельно ясно. Текст сухой, лаконичный, емкий. Но главное то, что этот странный поручик знал больше, чем генерал.

– Ваше высокопревосходительство? – вопросительно произнес адъютант после чрезмерно затянувшейся паузы.

– Жилинский, Самсонов и Ренненкампф запрашивают сведения о том, кто такой Максим и какими силами располагает.

– У него двадцать семь человек, пять пулеметов и три автомобиля, – начал на автомате отвечать адъютант. – Не считая винтовок, пистолетов и ручных гранат.

– Хоть что-то ясно в этом деле, – саркастично отметил генерал. – А вот куда он отправился? И зачем? М-да. Вам удалось установить его личность?

– Никак нет.

– Что, совсем ничего?

– Я поднял списки поручиков всего нашего корпуса. Нашел несколько Максимов. Но они живы и здоровы. Возможно, портсигар – подарок близкого человека. И его зовут как-то иначе. Либо он не из нашего корпуса. Но тогда непонятно, что он делал на территории дивизии.

– Это плохо, очень плохо… – покачал головой Артамонов.

– Я опросил раненого полковника.

– Андрея Петровича?

– Так точно.

– И что?

– После его рассказа Максим мне не видится обычным пехотным поручиком.

– Вот как? И почему же?

– Прекрасно образованный. Уровень образования намного превосходит выпускников наших военных училищ. Уверен в себе. Жесткий. Циничный. Решительный. Такие качества у поручиков обычно не встречаются. Кроме того, у Андрея Петровича сложилось впечатление, что Максим воевал.

– Ха! – не удержался генерал от столь очевидной игры в «капитана очевидность». – Судя по результатам его действий, это безусловно. Вот только где?

– Полагаю, что он мог в последней войне на Балканах поучаствовать.

– Он православный?

– Креста на нем полковник не видел. Хотя поручик, умываясь, снимал тельную рубаху. Но он мог и потеряться, как и документы. В любом случае Максим изредка крестится, по православному обычаю.

– Кстати, а как там Андрей Петрович?

– Неплохо. В лазарете сказали, что его рану кто-то недурно обработал. Со слов самого полковника, это сделал лично Максим Федорович, предварительно обложив матом тех, кто накладывал ему повязку. Дескать, рана была забита кусочками ткани и прочим мусором, из-за чего могло развиться воспаление. Работал поручик на живую, ничуть не смущаясь того, что Андрей Петрович выл от боли и извивался, едва удерживаемый нижними чинами. Прочистил рану, извлек осколок, промыл все и забинтовал. Врач сказал, что если бы поручик этого не сделал, то у Андрея Петровича безусловно уже шло тяжелое воспаление и спасти его не было бы никакой возможности.

– Что-то еще? – задумчиво спросил генерал. У него в голове пока не очень укладывалось то, что он слышал. Прямо и жнец, и чтец, и на дуде игрец.

– Андрей Петрович передал со слов Максима, что это была его первая операция. Никогда не практиковал. Просто видел и примерно представлял себе, что нужно делать.

– Импровизация?

– Так точно, – кивнул адъютант. – Импровизация.

– М-да… – покачал головой Леонид Константинович, адъютант же продолжил:

– Немецким языком он не владеет. Скорее всего говорит по-английски. Но это предположительно, потому что сам полковник его не знает и проскакивающие обороты разобрать не смог. Про французский ничего сказать нельзя.

– Что немецкого не знает, это хорошо, – с некоторым облегчением произнес генерал. – Привычки какие-нибудь за ним заметили необычные?

– Так точно. Полковник сразу обратил внимание на то, что поручик не привык бриться сам. Делает это неуверенно, непривычно. Но при этом много времени уделяет своей чистоте. Андрей Петрович предположил, что Максим из состоятельной семьи. Возможно, аристократ. Лично я же обратил внимание на рапорт…

– А что рапорт?

– Он написан крайне непривычно. Сухой, лаконичный язык. Много конкретики. Много слов из английского языка. Я после его прочтения специально посмотрел последние рапорты, поступавшие в штаб корпуса. Сравнивая. Грамматика верна, но стиль решительно непривычен. Понятный, ясный, емкий, но так не пишут…

Артамонов тяжело вздохнул и потер виски пальцами. А потом, после нескольких минут молчания, спросил:

– Как думаете, догоним?

– Нет. А если и догоним, это бесполезно.

– Вы считаете, что он станет стрелять в своих?

– Инцидент с интендантской службой говорит о том, что в случае необходимости он не станет миндальничать.

– Да… интенданты… чем там все закончилось?

– Конфликт удалось замять. Я побеседовал с капитаном. Рассказал ему о том, какой боевой путь прошел Максим Федорович. О том, что он контужен и как все нехорошо вышло. Дескать, приказ действительно был, но довести до исполнителей его просто не успели. Так что он теперь не имеет к нему никаких претензий.

– Хорошо. Одной проблемой меньше. А поручик приходил? Тот, которого на дороге разоружили.

– Так точно. Я вернул ему револьвер.

– Бумагу он принес?

– Да, но после разъяснения ситуации порвал ее и сел писать новую. Не решился старую подавать. Я уж постарался описать ему Максима Федоровича как можно более красочно и… опасно. Вот он и не стал связываться. Решил покаяться и повиниться, ссылаясь на сильную головную боль и жару. Дескать, разморило, плохо было, вот и чудить стал. Ну а я акцентировать внимание на этом не стал. Проводил его и дал сопровождающего в лазарет да с пояснительной запиской, дескать, участвовал в бою. Слухи-то ходить будут, но репутацию ему нужно спасать. Было бы недурно представление на него еще написать. Например, на мечи к тому Владимиру, что у него уже имеется. А потом перевести куда-нибудь в другую часть… после излечения.