Я вдруг поняла, что пора включить свет, а то как-то мрачновато стало в доме. Да и слишком жарко. Олег встанет, надо будет сказать ему, чтобы выключил печку.

Вдруг я почувствовала сильное опустошение. Как будто выложила все силы, а теперь очень устала. Да, умственный труд напрягает не меньше физического. А бывает, что и больше.

Я уже хотела было встать, чтобы поискать выключатель, как по телевизору снова начались новости. Вдруг дополнительно что-то сообщат? Я замерла. Но девушка-диктор сообщила слово в слово то же самое. И таким будничным тоном, что мне захотелось запустить в нее чем-нибудь тяжеленьким. Я даже замахнулась пепельницей, но, конечно, не кинула. Зато услышала грохот.

Повернувшись в сторону, откуда он шел, почти в темноте я заметила силуэт. Это мог быть только Олег. Он стоял у лестницы. Вернее, теперь уже лежал.

Я кинулась к нему.

— Олег! Что с тобой? Олег!

Я тормошила его, как могла. Что с ним случилось? Надо срочно найти выключатель.

Пока я его искала, услышала стон. Наконец включив свет, я присела около юноши.

— Что с тобой? — спросила я парня, заглядывая ему в глаза.

— Папа…

— Да, Олег, — я гладила его по голове. — Мне очень жаль. Мне очень жаль, — повторяла я.

— Как же так? — посмотрел он на меня глазами, полными слез. — Значит, он все же умер? Как же так?

— Олег, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но ты постарайся выдержать. Постарайся.

— А ты? Ты теперь меня оставишь? — Юноша присел и прислонился спиной к перилам лестницы. — Теперь ты не обязана охранять меня? Да?

— Нет, я тебя не оставлю. Помогу в любом случае. Не волнуйся.

— Я не переживу этого. — Олег вдруг разрыдался. — Я не переживу!

Ему надо было поплакать, и я не стала ему мешать. Я просто сидела рядом, одной рукой держала его руку, а другой прислонила голову юноши к своему плечу. Он слегка покачивался и плакал, причитая.

— Я остался совсем один. Ты понимаешь это? Совсем один. Папа… Как бы я хотел все вернуть назад. И зачем я только согласился забрать эти деньги? Получается, это я виноват в том, что его убили.

— Ты тут совершенно ни при чем, — успокаивала я. — Твой отец хотел вернуть то, что ему принадлежало. Не помог бы ты, он нашел бы другой способ. Но вот того человека, который украл лишнее, надо наказать. И он будет наказан. Поверь мне. Я сделаю все, что от меня потребуется, чтобы это было так.

— Я не могу больше! — Олег плакал, как ребенок. — Я больше не могу! Я устал, мне надоело постоянно жить в страхе. Женя, сделай что-нибудь! Пожалуйста, Женя…

— Мы сделаем это вместе. Олег, успокойся. Сейчас, погоди.

Я вскочила и понеслась к холодильнику. Достала оттуда бутылку водки и налила граммов сто в стакан. Потом подошла к Соколову-младшему.

— Выпей. Только сразу и все. Тебе обязательно станет легче, — а про себя подумала, что бывает и наоборот. Алкоголь только усиливает истерику. Но попробовать стоило.

Олег выпил, сморщился и заплакал еще сильнее. Надо было срочно отвлечь его от грустных мыслей. Лучше всего переключить его внимание на что-нибудь другое.

— Как ты думаешь, — спросила я, — нам безопасно здесь оставаться?

Юноша застыл на месте.

— Ты думаешь, есть вероятность того, что нас будут здесь искать? — Он вытер глаза.

— Я тебя спрашиваю. Надежен ли тот человек, владелец этой дачи?

— Наверное. Я не знаю. Сейчас я уже ни в чем не уверен.

— Просто я подумала, что мы могли бы спрятаться в другом месте, про которое точно никто не знает. И еще, Олег, мне надо поговорить с Катей. Только наедине.

— Что такое? — встрепенулся молодой человек. — А при чем тут Катя?

— Она может что-то знать.

— Она знает ровно столько, сколько и я.

— Значит, я просто лишний раз проверю это, — невозмутимым тоном произнесла я. — Значит, разговор с ней — обычная формальность. Но повторяю: я должна поговорить с нею наедине.

— Глупости какие! Но если ты настаиваешь…

— Да. Я сейчас ей позвоню, и мы встретимся в городе. Только ты должен пообещать мне, что не будешь ни убегать, ни мешать нам. Пожалуйста, пообещай.

— Я не буду больше убегать, — отчетливо произнес Олег. — Теперь убегать я не буду.

— Ну и хорошо. Ты иди пока умойся, а я позвоню.

Соколов встал и пошел к раковине. Я взяла свой зарядившийся телефон, примостилась на диване, отвернувшись от юноши, и стала набирать номер телефона Катерины.

Трубку сняли сразу.

— Катя, — негромко сказала я. — Это Женя. Ты можешь сейчас со мной говорить?

— Да, — ее голос сорвался.

— Мне нужно с тобой встретиться.

— Вы на даче? — вместо ответа на мое предложение спросила она.

— Не имеет никакого значения, где мы. Я хочу с тобой поговорить. Только не по телефону, а лично.

— Конечно. Только на даче вам оставаться нельзя, — сказала девушка очень тихо.

— Почему? — вырвалось у меня.

Но в ответ я вдруг услышала короткие гудки. Что бы это могло значить? Ей помешали говорить? Почему она не договорилась со мной? Вроде бы не была против, но и не договорилась о месте встречи.

Я снова набрала номер ее телефона. Занято. Но теперь это уже неважно. Раз даже она сказала, что оставаться здесь нельзя, значит, надо быстрее уезжать отсюда.

Соколов сидел за столом и пил кофе. Выглядел он ужасно. Я подошла к нему.

— Олег, нам надо уезжать.

— Ты дозвонилась до Кати? — спросил он.

— Она не могла долго говорить со мной, но сказала, что оставаться тут опасно. Потом повесила трубку.

Юноша посмотрел на меня очень странно. Было в его взгляде и сомнение, и удивление, и какое-то, как мне показалось, недоверие.

— Она так сказала?

— Да.

— Я хочу сам с ней поговорить. Дай мне телефон.

Я подала ему сотовый. Олег набрал номер, потом еще раз и еще. Но ответом были только короткие гудки. Либо там разговаривали, либо просто сняли трубку и плохо ее положили. Возможно, специально.

— Мы не можем терять времени, — напомнила я ему. — Надо собираться и уезжать.

— Надо, значит, надо, — грустно, но с какой-то ужасной улыбкой сказал он. — Только куда мы поедем? На ночь глядя.

— Остановимся пока в какой-нибудь гостинице, а там подумаем. Не вешай нос. Мы еще покажем этим негодяям, где раки зимуют.

Но мои слова не вдохновили Соколова. Похоже, у него просто опустились руки. Он на самом деле устал. Я, конечно, тоже, но… Но у него горе. А это хуже и тяжелее любой усталости.