Конечно, до сих пор можно только размыто судить о точном сроке беременности и дате последней менструации. Поэтому существует вероятность, что Джеймс Элгин Джилл был на самом деле 23 недель отроду. Согласно УЗИ, мой Джоэл родился на 32-й неделе, однако я следила за своей овуляцией и уверена, что на самом деле неделя шла 31-я.

Двадцатитрехнедельные дети весом в 500 граммов получают медицинскую помощь. Даже у рожденных на 22-й неделе неплохие шансы, если вес нормальный.

Рожать ребенка, когда он только становится жизнеспособным, крайне тяжело. Ева, специалист в области трудотерапии и семейный психотерапевт, после нашего разговора в приемной медицинского центра стала моей подругой. Она всегда поражала меня своей непоколебимостью и материнской заботой. На 21 неделе беременности разнояйцевыми близнецами у нее вдруг открылось кровотечение. Еве было 41, это была ее вторая попытка ЭКО. Первая закончилась выкидышем на 11-й неделе, что сильно травмировало ее и ее мужа Чарли. Из-за того, что Ева проходила лечение от бесплодия, ей регулярно делали УЗИ в клинике. Довольно быстро выяснилось, что один из эмбрионов отстает в развитии. На 12-й неделе стало понятно, что он не развивается нормально, потому что стали заметны признаки порока сердца и акрании – смертельного состояния, при котором череп плода не формируется должным образом. Ева с мужем даже не спрашивали, что именно было с сердцем ребенка, потому как наличие акрании уже давало простое понимание: малыш умрет при родах.

Ева и Чарли решили не прерывать беременность. Они понимали, что придется попрощаться с мертвым ребенком только после его рождения: если врачи извлекут больного малыша во время беременности, это навредит здоровому. Во время УЗИ Ева не могла смотреть на экран. Один близнец был мальчиком, его назвали Ноем; второй оказалась девочка, названная Эмбер.

Итак, на 21-й неделе Ева примчалась в больницу, где ее определили в дородовую палату, которую использовали также как послеродовую. Многие больницы Англии использовали подобную систему: как я сама выяснила, женщинам с больными детьми сложно рядом со здоровыми кричащими младенцами и их гордыми матерями. Ева не знала, что будет дальше, к ней заходили только ординаторы и акушерки. Через неделю она вздохнула с облегчением, когда ее перевели в общую палату и сказали, что, раз кровотечение остановлено, она может отправляться домой. В первый день 24-й недели у Евы начались сильные боли.

Она так и не прошла курсы подготовки к родам: предыдущая беременность прервалась раньше, а на этот раз прошла лишь половина срока. Она и не думала, что так скоро будет рожать, но нарушения Эмбер (акрания, а также пороки развития мозга и сердца) спровоцировали выкидыш. Так как дети не преодолели порог «жизнеспособности» в 24 недели, Еве не вкалывали стероиды, что обычно делают при риске преждевременных родов.

– Ничего, – сообщила акушерка Еве, осмотрев ее. А спустя сутки вдруг объявила: – У вас раскрытие три сантиметра.

Акушерки в панике вывезли Еву на кушетке в родильное отделение.

– У вас выкидыш, – сказал акушер-гинеколог.

– Нет, – в крови Евы пульсировал адреналин, – я рожу своих детей.

Она была в себе уверена и хорошо себя знала. Акушерка в родильном отделении посмотрела на врача взглядом «черт, эта женщина не понимает всю серьезность положения».

Тогда доктор позвал неонатологов. Внезапно все изменилось. Старший неонатолог присел на постель Евы и взял ее за руку. От его мягкой и теплой манеры разговора женщине стало легче.

– Вам придется принять непростое решение, – обратился он к ней. – Сказать, нужно ли мне реанимировать вашего ребенка, как только он родится.

Между схватками Ева позвонила другу мужа, педиатру.

– Что бы ты сделал на моем месте? – спросила она.

– Я бы обнял малыша и попрощался с ним, – ответил ей друг.

Во время родов Еве дали анестезию газом, по обе стороны ее койки сидели ее мать и Чарли. На свет появилась сперва Эмбер, затем и Ной.

Он был настолько мал, что волосы еще не приобрели пигмента и были белыми. Малыша интубировали и срочно увезли в отделение интенсивной терапии для новорожденных.

Сердцебиение Эмбер оборвалось в тот момент, когда она появилась на свет.

На следующее утро медсестра спросила, не хочет ли Ева увидеть и подержать дочь на руках. Ева сомневалась, однако ее уверили, что все будет хорошо. Эмбер завернули в одеяло так, что было видно только ее лицо, руки и ноги. Она весила 360 граммов (совсем крошка) и была очень красивой.

Дочь Евы погибла, но сын смог совершить свой первый вдох.

Шли месяцы, а Ева не теряла оптимизма, на котором держалась, пока рожала. Как-то она сказала мне, что ее состояние походило на безумие, но невероятная вера и отрицание зыбкости судьбы, коснувшейся ее сына, рвались наружу.

В начале беременности, когда стало известно, что один из близнецов не выживет, Ева приучила себя к мысли, что вместо двоих детей у нее будет один. И когда Ной появился на свет, она не смела думать о его возможной смерти.

Семь лет спустя, когда я завершила интервью с ней для этой книги, она призналась, что хранит прах своей дочери в коробочке в одном из ящиков дома.

– Мне так страшно туда заглядывать, страшно, что праха будет очень мало, потому что она была совсем крошкой. Поэтому я до сих пор не осмеливаюсь открыть эту коробочку.

– Как думаешь, когда-нибудь ты ее откроешь? – спросила я.

– Не знаю. Правда, не знаю.

Организация похорон одного близнеца, пока второй был в критическом состоянии, казалась полным бредом. Однако, когда смерть собственного ребенка так близко и занимает все твои мысли, сложно понять, что нормально, а что – нет, где реальность, а где – вымысел.

– Я тогда немного съехала с катушек, – припомнила те дни Ева.

Но ее легкое сумасшествие оказалось полезным. Ненормальная вера этой женщины в лучшее, которая началась с решения рожать, а не переживать выкидыш, помогла ей не опускать руки в будущем.

И ее вера окупилась сполна. Благодаря ее любви и многомесячной работе неонатологов Ной теперь жив и очень счастлив.

Первое, что бросается вам в глаза, – желтая линия на полу прямо за умывальниками приемного покоя. За ней кончается привычный внешний мир и начинается новый.