– Очень приятно, Зинаида Федоровна, – представилась пенсионерка.

– Баба Зина, ты лучше нам двери подержи, – распорядился Михаил, – мы сами ее упрем.

– Считаешь меня старой? – обиделась Зинаида.

Муся от всей души чихнула.

– Будь здорова, – хором произнесли все.

– Зубы, – простонала хозяйка подвала, – и глаза.

– Выпали! – всплеснула руками Зинаида Федоровна.

Я нагнулся, Михаил проделал то же самое.

– Вань, нашел? – спросил он через минуту.

– Нет, – признался я, – по идее, челюсть и линзы должны были упасть неподалеку, но их нет.

– Вот гады, – резюмировала Муся, – очень подлые! Плюхнутся и подскочат, опять плюхнутся и снова скачут.

– Протез и линзы резиновые? – поразился я.

– Нет, просто у них характер вздорный, – вздохнула Муся.

– Вот! – заявила Зинаида Федоровна. – Может, я, по мнению Миши, и старая выжившая из ума слепая дворняжка…

– Не говорил я такого, – опроверг Миша.

– Но точно подумал, – прищурилась бабка, – я на твоем лице эти мысли прочитала.

– Нет, нет, нет, – твердил «медведь».

Я дернул его за волосатый бок и шепнул:

– Не спорь!

– Так она чушь несет, – тоже тихо сказал Миша.

– Никогда не возражай женщине, – еле слышно посоветовал я, – ее не переубедишь, только сам расстроишься.

– Ты прав, – согласился Миша, – лучше в лоб треснуть, легонько, с любовью, тогда она сразу заткнется.

– Пусть я, по мнению Мишани, безмозглая дурында, – дудела в свою дуду бабка, – но вы, молодые, резвые, умные, ничего не нашли, а я! Опля! И зубки держу, и глазки!

– Как вам удалось их увидеть? – поразился я. – я наивнимательнейшим образом вокруг озирался и ничего не заметил.

– Они мне на кофту приземлились, – хохотнула Зинаида, – вернее, прикофтились!

Муся засунула челюсть в рот, вставила линзы и обняла соседку.

– Баба Зина, у тебя такое крутое чувство юмора, я тебя люблю!

– И я тебя, – умилилась старушка, – и Медведя тоже, хоть он меня каргой, Бабой Ягой обозвал.

Миша сдвинул брови, сжал кулаки… Я вцепился ему в шерсть.

– Мишаня! Давайте унесем Элен! Занимаемся пустопорожней болтовней, а она на тротуаре спит!

– Ща пихну ее, – пообещала Муся, – авось встанет и сама пойдет.

– Давай посадим дурынду, – предложил Михаил.

Пара наклонилась над Элен, через секунду Муся заорала:

– Померла!

– Ваще насмерть! – попятился Миша.

Я поспешил к Кочергиной, нащупал у нее на шее нитевидный пульс и достал телефон.

– Жива. Сейчас вызову «Скорую».

Глава 24

В усадьбу я приехал поздно вечером, на цыпочках прошел в спальню и написал Борису сообщение. Не прошло и пяти минут, как в дверь тихо постучали. Одеяло на кровати зашевелилось и залаяло на два голоса.

– Так вы здесь! – воскликнул я, открывая дверь.

– Да, – ответил Борис, – вы меня просили подойти!

– Извините, мои слова адресовались тем, кто нагло оккупировал мое ложе, – объяснил я. – Демьянку теперь всегда сопровождает Морис. Выгнать его не представляется возможным. Сегодня я спал, скрючившись между двумя четвероногими. Понимаю, Демьянка крупная, поэтому ее трудно сдвинуть, но Морис-то крошечный, а во сне весит тонну.

– Буду уходить, заберу их с собой, – пообещал Борис. – Как вы съездили к Элен? Поговорили?

Я в подробностях живописал свой визит в подвал.

– Она жива? – уточнил мой помощник.

– Пока да, но у врача мрачный прогноз, – вздохнул я. – В НИИ Склифосовского работают прекрасные доктора, и медсестры там сострадательные. Элен сразу определили в нужное отделение, реанимацию начали прямо в приемном покое. И это несмотря на то, что компания, которая примчалась следом за «Скорой» на моей машине, выглядела, мягко говоря, странно. Но на Мишу в костюме Топтыгина никто внимания не обратил, и Муся с розовыми волосами, упакованная в черно-белое платье, похожая на тучный шлагбаум, ажиотажа не вызвала. Удивительная нервная система у врачей.

Борис потер ладонью затылок.

– Наверное, в НИИ имени Склифосовского и не к такому привыкли. Подумаешь, мужик как медведь. Разное медсостав видел. Что сказал доктор?

Я поморщился.

– Элен сразу переодели. Врач спросил, есть ли у нас паспорт и полис, узнал, что нет, заполнил анкету со слов Муси, попросил завтра привезти документы. А Муся и Миша подрядились вести детский день рождения в Калуге. Они там будут веселить гостей с полудня до ночи. Сначала детей, потом взрослых. Поэтому я взял из сумки Кочергиной ключи, съезжу утром к ней домой, найду документы, доставлю их в больницу. Когда открыл ее сумку, я нашел в ней бутылку водки. Никогда не видел такую. Называется огненная вода «Слеза радости».

– Оригинально, – оценил Боря.

– Тара была почти пустой, в ней обнаружили миллилитров тридцать пойла, – продолжал я, – доктор забрал его на анализ, но он не сомневается, что Элен купила паленое спиртное и отравилась. Как дальше будут развиваться события – неизвестно. Повторяю, Кочергина находится в реанимации, оптимизма у врачей в отношении нее нет. Лена, по словам приятелей, год не пила. Почему она сорвалась?

Борис сел в кресло.

– Виктор актрисе заплатил за спектакль, Элен увидела деньги и решила отпраздновать удачную сделку.

– Или кто-то ее угостил, – выдвинул я свою версию. – Если Кочергина не очнется, правду мы не выясним.

– Иван Павлович, вы же знаете, подчас истина из самой темной щели на свет Божий выползает, – возразил Борис.

– А у вас как дела? – перевел я беседу в иное русло.

Борис сложил руки на животе.

– Узнал на редкость дурно пахнущую историю. Евгения Ушкина завершила свой рабочий день в библиотеке и пожаловалась: «Народ косяком шел. Вторая сотрудница заболела, я сидела на абонементе одна. За весь день ни кусочка хлеба не съела, ни глоточка воды не выпила, отойти не могла!» Я правильно ее понял, пригласил в ресторан. Евгения набрала много еды и сначала отвечала на мои вопросы кратко. Но по мере того как уменьшалось содержимое заказанных блюд, у моей дамы заблестели глаза, а язык развязался.

– Опьянение людей, которые либо сидят на жесткой диете, либо голодают, – резюмировал я, – обычно им холодно, хочется спать, желудок привыкает к малым порциям однообразной пищи. И вдруг в него обваливается много вкусного, питательные вещества попадают в кровь, человеку становится жарко, голова у него кружится, настроение улучшается, нападает говорливость, поэтому такое состояние именуется опьянением.