— Что-то ещё?

— Да. Видишь ли, сегодня утром, когда во дворец по моей просьбе доставили лекарства и прочие средства для лечения, их сопровождал генерал Фейрас.

— Имя этого изменника нам прекрасно известно.

Тон Торна оставлял мало надежды на получение милости.

Гаитэ терпеть не могла ставить условия в момент оказания медицинской помощи, считая, что так действовать не этично. Да что говорить? Она вообще не любила просить кого-либо о чём-бы то ни было. Но в данный момент речь шла не о её желаниях, а о жизни другого человека.

Поэтому, пересилив себя, она продолжила.

— Понимаю, что рискую вызвать ваш гнев, но не могу не заострить внимание на том, что мнение ваше несправедливо. Граф Фейрас присягал на верность моей семье, и он остался верен данным клятвам. Так какой же он изменник? Это именно он принес мне известие о поражение моей семьи, помог выбраться из монастыря до того, как другие лорды налетели подобно стервятникам, в надежде использовать меня в своих грязных, политических играх. Это он обеспечивал мою безопасность, хотя я ничего ему не платила и даже не обещала за верную службу.

— Короче, сударыня! Каких благ вы желаете для своего верного слуги? Озвучьте. Если это не пойдёт вразрез с интересами моей семьи, я подумаю, как выполнить вашу просьбу.

— Граф Фейрас проявил резкость. Он упрекал меня в том, что я плохая дочь и думаю лишь о собственном благе…

— Ах, вот что! — лицо Торна словно закаменело. — Если вы намерены вести речь о вашей матери…

— Вовсе нет! — сжала руки Гаитэ. — Хотя — да, но не в этот раз. Просто ваш брат, Сезар, услышал нашу перепалку, ввязался и, пользуюсь случаем, бросил вызов графу Фейрасу.

— Это вполне в духе Сезара, ввязывать в то, что его совершенно не касается.

— Он был настолько дерзок, что предложил мне присутствовать на поединке!

— И что вы ответили? Отвергли его предложение?

— Конечно!

Лицо Торна потемнело. От гнева крылья носа Торна затрепетали, но ничем другим он не выдал своего неудовольствия.

— Не вижу смысла отказывать ему.

— Что?!

— Почему бы нам и не посмотреть на этот поединок? Что в этом плохого? — похлопал густыми ресницами Торн.

Гаитэ душила ледяная ярость. До чего же они все несносны, бесчеловечны и жестоки!

— А вы не допускаете возможности, что потерпеть поражение может ваш брат?

— К сожалению — нет. Сезар отлично владеет любым видом оружия и не знает поражение. Я единственный, кто может драться с ним на равных. Мне жаль говорить вам это, это, кажется, вас расстроит, но ваш преданный генерал уже всё равно что труп.

— Так нужно этому помешать!

— Дерзайте. Я не стану этим заниматься.

— Но почему?!

— А с какой стати, дорогая, я должен препятствовать уничтожению нашего врага? — бросив взгляд на гневное, расстроенное и разочарованное лицо Гаитэ, Торн смягчился. — Понимаю. После того, что вы пытаетесь для меня сделать, вы ожидали другого ответа. Но, во-первых, при всём уважении, дальше обещаний и счастливых прогнозов дело пока не пошло. А, во-вторых, попросите всё что угодно из того, что так любят женщины: от цветов и томиков со стихами, до драгоценностей и дворцов. Я буду рад вам угодить. Но политику и войны оставьте мужчинам.

— Мне плевать на политику! Я прошу за жизнь человека, который проявил ко мне заботу и доброту!

— Я вас не знаю, сударыня. И у меня нет гарантий, что завтра этот человек, проявляющий к вам заботу и доброту, по вашей же просьбе не постарается перерезать глотку мне или моему отцу. Без людей, подобных вашему генералу, вы всего лишь женщина. Прелестная, как рассвет, и безопасная, как ромашка. Но оружие мужчин способно превращать женщин в ядовитых опасных змей. Мне это ни к чему.

— Как низко вы мыслите, сударь!

— Я мыслю здраво. И вам советую сделать тоже. Придержите гнев. Напомнить, что это не я иду на поединок с вашим верным слугой? И если это способно укротить вашу праведную ярость, (так, к слову), так то, что я не желаю вмешиваться в развитие ситуации вовсе не означает, что, вмешавшись, я смогу изменить её к лучшему. Напротив, моя просьба о милосердии будет как масло в огонь. Сезара она не остановит, а лишь подстегнёт.

— И что же мне делать? — всплеснула руками Гаитэ.

— Можете попробовать уговорить его сами. Возможно, ваши чары окажутся волшебными и Сезар вас послушает. Но учтите, мой брат ничего не делает бескорыстно. И пока он не болеет болезнями Венеры, вам совершенно нечем прижать его к стене, — криво усмехнулся Торн.

— Вы очень великодушны. Беседа с вами просто сняла огромную тяжесть с моей души, — язвительно проговорила Гаитэ, намереваясь уходить.

— Так вы примите приглашение Сезара? Будете присутствовать на поединке? — поинтересовался Торн.

— Какое вам до этого дело? — вскинула голову Гаитэ.

— Вы моя будущая жена. Мой лекарь. И одна из моих прекраснейших подданных, — Торн рассмеялся, оставляя напыщенный тон. — Словом, я не могу допустить, чтобы вы без меня наслаждались зрелищем отменного поединка. А то, что он будет именно таким, я не сомневаюсь. Сегодняшний вечер обещает быть интересным. Чего-чего, а развлекаться Сезар всегда умел весело!

За час до назначенной дуэли Сезара и графа Фейраса в дверь постучал один из слуг Торна, чьё лицо наглухо закрывала маска. Это создавало крайне неприятное впечатление, вызывая тревогу.

Гаитэ сильно сомневалась в том, что людям, предпочитающим скрывать лица, стоит доверять, пусть даже и в малом.

— Накиньте плащ, скройте ваше лицо под вуалью, госпожа, — посоветовал слуга.

По голосу Гаитэ узнала Маркелло и это её немного успокоило.

— Готовы прогуляться со мной по городу, дорогая невестушка? — хохотнул Торн, поджидавший её у выхода.

Как и у слуги, его лицо скрывала маска.

От кареты и носилок пришлось отказаться. Не хотелось привлекать к себе излишнего внимания. Брезгливо подбирая юбки, стараясь не отставать от мрачного проводника, Гаитэ шагала по улицам, на одной из которых их появление вспугнуло, заставив разбежаться, стаю бродячих собак, на другой в канаву торопливо утрусила роющаяся в грязи посредине улицы свинья.

Пройдя мост, перейдя реку, ступили на узкую тропу, ведущую в хитросплетённый лабиринт зданий — сердце Жютена.

Гаитэ поразило, насколько захудалым всё вокруг здесь выглядело: скопление крыш красной черепицы, ветхие фасады, заплесневелые скульптуры, безлико таращащиеся на мощёную брусчаткой площадь.

Солнце ещё не зашло. Воздух разогрелся, как от печки. То тут, то там улицы перекрывали гвардейцы. Видимо, следили за порядком, обеспечивая безопасность, но, судя по печальной статистике смертей и убийств, это не особенно помогало.