Это стихотворение не только яркий пример красочного описания нескончаемой битвы между мужчинами и женщинами, но еще и свидетельство того, что в данном случае Донн получил достойного оппонента. Ее присутствие остро чувствуется повсюду, отчасти благодаря прямому обращению, с которого начинается стихотворение, отчасти благодаря манере письма Донна, предполагающего подругу-игрока, непримиримую и умную в своем противостоянии мужчине. Женщины тоже покоряют; и, несмотря на эротическое, игривое окончание, в воздухе царит необычайный дух равенства.

Леон позвонил мне около трех, как раз после того, как я закончил перетаскивать свой скарб обратно в студию.

– Привет, Джаспер, – угрюмо начал он. – Это Леон, с нижнего этажа. – Несмотря на то что мы жили в одном доме уже два года, Леон всегда произносил эту фразу. – Как дела?

– Отлично, а у тебя?

– Да так, кручусь помаленьку. – Повисла пауза, я физически ощущал, как по проводам струилась мутная и липкая меланхолия, но терпеливо ждал продолжения фразы, понимая, что он собирается что-то сказать. – Послушай, Джаспер, могу я попросить тебя о серьезном одолжении?

После долгих извинений и невнятных оправданий, он наконец объяснил, что ему нужно пару часов порепетировать, но он ужасно не хочет меня беспокоить, понимая, что это нечестно с его стороны, но, может быть, я смогу не только потерпеть его упражнения, но еще и не включать стереоустановку, по крайней мере, до вечера?

Как и в прежних случаях, я легко согласился, и мы уже завершали тягучий разговор, когда меня вдруг осенило:

– Леон?

Я почувствовал, как медленно он подносит трубку назад, к уху:

– А?

– Что ты делаешь сегодня вечером? Я имею в виду – после репетиции? Что собираешься делать?

– Да вроде ничего особенного.

– Леон, это наш шанс! А не сходить ли нам на «Обзор» в Театр Лок, возле паба? А вдруг это забавно? Смена обстановки, комедия, общий смех, может и ты развеселишься…

Он прокашлялся:

– Хорошо. Почему бы и нет? Думаю, сегодняшний день не хуже любого другого. Когда начало? Они работают по воскресеньям?

– Да, наверняка работают. Начало, кажется, в восемь тридцать. Я закажу билеты и загляну за тобой, скажем, часов в восемь, ладно?

В тот же день около четырех я оторвался от работы и позвонил в Театр Лок. Автоответчик сообщил, что касса будет открыта после пяти. Я пытался перезвонить в указанное время и десять минут честно слушал длинные гудки. Это было странное ощущение: в одно ухо летела музыка Шостаковича, а в другое – телефонный сигнал. Когда я предпринял третью попытку, я вновь услышал голос на автоответчике, который извинялся, сообщив, что касса закрылась в шесть тридцать и я могу зайти за билетом лично. Итак, в шесть тридцать пять, понимая, что безнадежно убиваю время, я решил перезвонить Леону и сообщить мрачные новости и вдруг понял, что могу просто последовать их совету и сходить за билетами. Ублюдки.

Через пять минут я стоял перед открытой дверью, пытаясь раскрыть, расправить, развернуть, распустить свой старенький зонтик. С неба падали крупные капли, лениво барабанившие по крышам припаркованных автомобилей. В воздухе еще сильнее, чем утром, пахло сыростью. Наконец я раскрыл зонт и пошлепал вниз по ступенькам, а потом по мостовой.

Дорога была сплошь залита водой: вокруг фонарных столбов и опор знаков парковки завивались небольшие водовороты; решетки с некоторых люков были сорваны, как будто канализация уже переполнилась. Мимо проехала машина, вздымая волны грязной воды и веером рассыпая брызги.

На углу Бристоль Гарденс и Клифтон-виллас порывом ветра мой зонт вывернуло наизнанку, и пока я с ним сражался, его нижняя сторона успела вымокнуть. Мое положение существенно ухудшилось. Пару кварталов я подумывал об отступлении, но мужество вернулось ко мне при виде старушки, которая брела по противоположной стороне улицы в высоченных сапогах и водоотталкивающей куртке. К тому времени, когда я добрался до Бломфилд-роуд, ливень был как в начале сезона дождей. Отчаянно цепляясь за ручку зонта, я торопливо шагал вдоль канала, пока не дошел до моста. Там я резко повернул направо и пошел еще быстрее.

Вероятно, я засмотрелся вниз, на переполненный водой бурый, яростно бурливший канал, потому что когда я чуть изменил наклон зонта, чтобы убедиться в правильности курса, она оказалась прямо передо мной.

Быстрым шагом, почти бегом, на цыпочках, она пыталась преодолеть потоки, струившиеся по мостовой, избегая самых глубоких луж, при этом стараясь удержать над головой размокшую газету в жалкой и безнадежной попытке защититься от дождя. Она выглядела так, словно плыла дня три, спасаясь после страшного кораблекрушения. К счастью, у меня не было времени изобретать что бы то ни было, просто не было времени на размышления. В следующую секунду мы бы разошлись в разные стороны, и я сделал то, что подсказал мне инстинкт. Она чуть притормозила, чтобы обойти меня. Я поднял зонт достаточно высоко, чтобы она могла разглядеть мое лицо. Она с удивлением посмотрела на меня и. на мгновение заколебалась. Тогда я протянул ей зонт и сказал:

– Возьмите, мне тут уже рядом, – и указал рукой в сторону Театра Лок. Она подхватила зонт, а другой рукой отбросила с лица мокрые волосы.

Я сказал:

– Не беспокойтесь, вернете мне его, когда сможете, – и развернулся, чтобы уйти. Ей не оставалось ничего, кроме как пробормотать слова благодарности, которые я услышал уже через плечо, потому что поспешил к входу в театр, а ее голос утонул в шуме дождя.

На следующий день ливень прекратился, постепенно уступив место флотилии облаков, а ко вторнику появилось и солнце, залившее город ясным светом. Я сидел за чертежной доской, по-прежнему работая над «Посещением», когда появилась она. Она прошла по траве к своему любимому месту, разложила коврик, сняла футболку и села. И я…

Я, Я (!) позволил себе пару беззаботных минут, чтобы насладиться этой сценой, а потом вернулся к работе, сделав паузу лишь для того, чтобы обдумать форму слова «притязание».

С поразительным безразличием я завершил еще одну строку: «К твоей постели тень моя придет», прежде чем встать со стула и проверить, там ли она. Затем я спокойно проследовал в холл, снял трубку и позвонил в берлогу Роуча на первом этаже, поинтересовался, могу ли я заглянуть к нему в четверть седьмого и забрать музыкальные записи, которые дал ему послушать. После этого я неспешно принял душ и надел льняную рубаху.