Федор Петрович едет в другой машине за нами. Он набрал разной аппаратуры, прихватил свои записи, набил полный багажник, и я видел, как он зачем-то нацепил кобуру.

Мы выезжаем на трассу. Ясное дело, никто не собирается везти меня через центр.

По объездной и с мигалками.

За окном мелькает лес.

Один в маске стучит по крыше, и машина останавливается.

– На выход! – командует он и выталкивает меня на обочину.

Толкает с такой силой, что я со свистом вылетаю из двери, спотыкаюсь. Мне еле удается удержаться на ногах.

Трудно в кандалах прыгать так, чтоб не покатиться кубарем. Он тянет меня за воротник, я машу руками в наручниках, и мне ничего не остается, как распластаться на спине перед машиной.

– Что здесь творится? – слышится крик Федора Петровича.

Он торопится к нам. Его не подпускают, говорят, что ему туда нельзя. Он угрожает, что за такое их всех уволят или посадят. А я кое-как переворачиваюсь на живот и встаю.

Вижу, как доктор пытается пробиться ко мне, но ему преграждают путь, говорят извините, у нас приказ.

Кто-то со спины бьет меня по ногам. Колени подкашиваются – и мой нос встречается с асфальтом.

– Не помнишь ни хрена, говоришь? Я помогу освежить твою память, – говорит сквозь зубы полицейский и с размаху бьет меня дубинкой по спине.

Больно? Да. Но… Такое чувство, что это не самая сильная боль, что я испытывал в жизни.

Полицейский лупит по спине, Федор Петрович пытается остановить беспредел, а я прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, полицейский способ прочистить мозги и освежить память работает.

Я что-то вспоминаю. Это сидит в глубине, так глубоко, что и не вытащить. Я спрятал от себя воспоминания, и мозг упорно сопротивляется вывалить их наружу. Это что-то меня пугает.

– Можешь чуть сильнее? – поворачиваю голову, хочу посмотреть, кто меня бьет, но вижу лишь ботинки.

– Зат-кнись! – произносит полицейский, разделяя слово ударами.

Он бьет долго. Без остановки. Бьет и бьет. Но не достаточно сильно. Я знаю, что Аркадий нащупал правильные воспоминания. Тонкое, еле уловимое ощущение.

Федор Петрович отталкивает полицейского и загораживает меня собой.

– А ну остановитесь! Вы чем вообще думаете? Вы хоть понимаете, что девочка умрет?

Полицейский стаскивает маску. Его светлые волосы, мокрые от пота, налипают на лоб. Он довольно крепкий и выглядит молодо, но его лицо сплошь покрыто морщинами.

– Я понимаю. Я легонько.

– Легонько? Вы идиот? А если вы повредили голову? Человек с расстройством, и без того спутанные показания дает.

– Я не трогал голову.

– А ну хватит мне тут! Если с девочкой что-то случится из-за вас…

– Федор Петрович. Вы делайте свою работу как надо, тогда мне не придется делать свою как не надо.

Крепкая рука поднимает меня за шкирки и сажает в машину. Дверь громко захлопывается. Через закрытое окно я слышу, как припираются доктор с полицейским.

Доктор командует разворачиваться. Говорит, что нужно вернуться. Полицейский против, но, похоже, в этой ситуации мой врач главнее. Полицейский плюет под ноги и с досадой командует напарникам по машинам.

Мы разворачиваемся и едем обратно. Впустую потраченное время.

– Доволен? Урод.

Я не отвечаю. Я, естественно, не доволен. Мы ни на шаг не приблизились к поимке Риты.

– Что вылупился? Хочешь запомнить лицо? – Полицейский садится ровно. – На! Запоминай!

Я могу его напугать. Но мне нет никакого интереса копировать ничем не примечательное морщинистое, с мешками под глазами, обрюзгшее лицо. Мне безразлично, но по привычке я отмечаю опорные черты. Скулы, нос, уголки рта…

– Запомнил? – Он подсаживается ближе и продолжает говорить мне на ухо: – Запомни вот еще что. Если мы не найдем девчонку, мое лицо, это последнее, что ты увидишь перед смертью.

Он угрожает, хватается за оружие, хочет меня запугать, а я сожалею о впустую потраченном времени. Нужно включиться. Нужно активизировать все доступные резервы. Нужно собраться.

– Продолжай, – говорю и толкаю плечом морщинистого.

Он смотрит на меня и не понимает, чего я хочу.

– Сворачивай. Отвези меня, где потише, и избей.

Полицейский растерян.

Он ожидал от меня чего угодно, но не этого. На его лице отпечатывается раздражение. Во взгляде читается испуг. Он сейчас вертит у себя в голове мысль о том, что я на самом деле больной псих. А я пытаюсь объяснить свой вполне логичный план.

Я говорю, что что-то вспомнил. Что-то нащупал. Боль помогает. Говорю, что боль – это ключ. Говорю, что нам стоит попробовать.

– Просто нужно сильнее.

Он отсаживается от меня.

Он анализирует, что такого я задумал. Он, естественно, хочет меня избить. Очень хочет поддаться искушению. А еще он понимает, если план не сработает, Федор Петрович прав, его уволят. И даже если сработает и я что-то ценное сообщу, в чем он сомневается, у него проблем прибавится. В лучшем случае выговор, отстранят и разжалуют.

– Нужно попытаться. И так слишком долго возимся. И никакого результата. – Я говорю и сам удивляюсь своей убедительности. – Если ничего не предпримем, девочка умрет.

Полицейские переглядываются.

Морщинистый без слов советуется с напарниками. Он смотрит на коллег с немым вопросом. Он не спрашивает, как поступить, он не ищет их поддержки. Он хочет узнать ответ на вопрос «кто со мной?». Без слов понятно, что все участвуют.

Он дважды стучит по металлической перегородке, и водитель сворачивает на грунтовую дорогу.

По рации слышится обеспокоенный голос Федора Петровича. Он спрашивает, что случилось, почему изменили маршрут. А водитель прибавляет ходу, а я концентрируюсь и напрягаю память.

Наш автомобиль скрывается в лесу. Проносится между деревьев. Рация молчит. Она отключена, и теперь фразы доктора не прерываются шипением. Полицейские выводят меня и ставят к дереву. В сосновом лесу отчего-то пахнет ирисками.

– На нем маячок. У нас минут пятнадцать, – говорит полицейский своим напарникам, они приступают.

Я пытаюсь вспомнить, почему боль ассоциируется с Ритой, а ботинки, чередуясь с дубинками, встречаются с моим животом, спиной, плечами, шеей. На этот раз боли вполне достаточно. Достаточно настолько, что я уже пожалел, что напросился. На этот раз никто не скромничает, не стесняется бить изо всех сил. На этот раз смогу вспомнить.

– Осторожно с головой, – говорю задыхаясь и падаю на колени.

⁂

Щелкает замок. Проворачивается ключ. Дверь открывается. Слышны шаги в прихожей. Это Рита возвращается из магазина.