– Аккуратно с костями Мальчика-с-пальчика, – сказал Спектор. Озадаченный этими словами, Хук едва не налетел на крошечный скелет, висевший на проволочной раме рядом с дверью, как скребок для сапог.

Мужчины уселись у огня. В свете камина Спектор выглядел как-то странно, словно восковая фигура, а не живой человек. Должно быть, он знал, что ему идет такой вид.

– Чаю, сержант? Или вы соблазнитесь более авантюрным напитком?

– Чай будет в самый раз, – ответил Хук. Он изо всех сил старался говорить солидным тоном. Ему это почти удавалось.

– Клотильда, – позвал Спектор. Он посмотрел на молчаливую служанку. Она снова качнула головой и вышла из комнаты. – Чем могу помочь? – обратился он к Хуку. – Должно быть, дело срочное, если инспектор послал вас ко мне.

– Плохие новости, сэр. Делла Куксон не дочь Человека-змеи.

– Откуда вы знаете?

– Потому что его дочь покончила с собой в 1929 году.

Спектор задумался над этим:

– Понятно. Что ж, полагаю, это логично. Наверное, инспектор весьма удручен. Я, однако, нет. Видите ли, у этого дела много граней. Может быть, слишком много. Возьмем, к примеру, вот эту.

Он повернулся в кресле и включил граммофон. Из него донеслись звуки одинокой скрипки: игривые, полные надежды, парящие, как голубь, над сценами ужаса и резни.

– Флойд Стенхаус, – пояснил Спектор. – Разве он не великолепен?

– Он очень талантлив, – признал Хук, смущенно покашливая.

– Конечно, всем известно, что гений и безумие идут рука об руку. Об этом говорит история. И я понял из записей Риса, что мистер Стенхаус – человек, которого мучает его бессознательное. Он видит сны – отвратительные сны. Чудовищные, способные соперничать с самыми мрачными фантазиями Эдгара Аллана По. Послушайте вот это.

Он протянул руку и снял иглу с граммофона. Музыка умолкла с резким скрипом, не смягчаясь. Затем он обратил свое внимание на блокнот:

– Вот запись, сделанная две недели назад: «Во сне пациент А лежит в постели, как обычно, корчась от лихорадки. Пот сочится с его тела, и он бьется в конвульсиях от скручивающей боли в кишках. Постепенно к нему приходит осознание того, что он не один. В лунном свете за окном спальни он видит фигуру, одетую в черное. И знает, что эта фигура, кем бы она ни была, является причиной его мучений. Под действием инстинкта он хочет нанести удар по человеку, ответственному за эту боль. Он берет что-то со столика рядом с кроватью и бросает в фигуру. В ту же секунду она исчезает в каскаде осколков стекла. А пациент А понимает, что разбил зеркало».

– Я ничего в этом не понимаю, сэр.

– Вот как? То есть вы не находите это интересным? Ни в малейшей степени?

– Это похоже на вуайеризм. Сны человека – это его личное дело.

– Я уверен, что вы правы. И все же мистер Стенхаус, кажется, очень хочет поделиться своими снами. Он делится ими настолько охотно, что позвонил доктору Рису посреди ночи, чтобы описать свой последний кошмар, пока он еще свеж в его памяти. Очевидно, сам доктор Рис находил большой интерес в ночных кошмарах этого беспокойного музыканта. Возможно, он предвидел, что скоро опубликует очередной бестселлер.

– К чему вы клоните, сэр?

– Ответьте мне на один вопрос, Хук. Как среагировал доктор Рис, когда Стенхаус начал пересказывать содержание своего сна?

– Он начал записывать его. Олив Тернер слышала, как перо царапает бумагу.

– Верно! Он сразу же начал делать записи. А теперь ответьте: что случилось с этими записями?

Хук был в замешательстве:

– Последние записи в тетради были сделаны перед тем, как Олив отнесла ему ужин. Мы не нашли ничего более позднего.

– И какой можно сделать вывод? Что убийца, возможно, вырвал соответствующую страницу из блокнота? Что, возможно, на этой странице было что-то еще, чего он не хотел, чтобы мы видели?

– Но почему?

Спектор усмехнулся:

– Похоже, что мы наконец-то начали задавать правильные вопросы.

* * *

Придя домой, инспектор Джордж Флинт почувствовал, что несколько рассеян. Жена поставила перед ним миску рагу, которое он с ворчанием поглощал. Джулия Флинт была терпеливой женщиной и знала, что не стоит ожидать от мужа слишком многого, когда он так погружен в дело. Но даже она была слегка обескуражена его пустым, стеклянным взором, когда он сидел у камина в тускло освещенной гостиной.

Вскоре он задремал в кресле, сцепив пальцы на животе. Джулия вошла в комнату с кофейником, но, увидев его спящим, что-то пробурчала и отправилась спать одна.

Флинт, откинувшись в кресле и бессознательно повторяя позу, в которой обнаружил Ансельма Риса, начал похрапывать. Но его кажущийся мирным сон вовсе не был таковым.

Он был в комнате без окон, без дверей. Без входа, без выхода. Место было знакомым и в то же время каким-то пугающим. Чувствовалась в нем какая-то необъяснимая угроза.

Он огляделся вокруг. Осмотрел стены в поисках какой-нибудь хитроумной панели или потайного отсека. В дальнем конце комнаты он заметил деревянный сундук размером с человека. Со страхом он вцепился в ручки кресла и поднялся на ноги.

– Доктор, – произнес голос. Он был женским и одновременно металлическим и неживым, как будто доносился из невидимого граммофона. – Доктор?

«Что такое?» – попытался произнести он, но его горло не издало ни звука.

– Доктор…

Он медленно подошел к сундуку.

– Доктор. К вам посетитель.

Его рука зависла над замком на сундуке. Когда он собрался открыть его, к его удивлению, тот открылся сам по себе. Крышка со скрипом откинулась вверх. Из сундука стала подниматься фигура.

Беззвучно ахнув, Флинт отступил назад. Фигура – скопление бесформенных теней – поднималась вверх, возвышаясь над ним. Он никак не мог сфокусировать на ней взгляд, но различил человека в пальто и шляпе.

– Кто вы? – попытался сказать он.

– Доктор, – повторил бесплотный женский голос, – к вам посетитель.

Флинт почувствовал, как знакомый ужас поднимается у него в груди. Существо протянуло к нему руки в перчатках, и его лицо медленно начало проясняться. Это было не человеческое лицо. Оно сверкало двойным рядом свирепых острых зубов, измазанных кровью и желчью. Глаза были двумя черными бусинами. Это была морда змеи размером с человека.

Флинт проснулся словно от толчка. Огонь в камине догорел, и сквозь занавески в гостиной пробивался утренний солнечный свет. Он сел, задыхаясь, и с ужасом обнаружил, что его рубашка насквозь пропиталась потом. Он поднялся на ноги медленно, как старик. Его колени дрожали, пока он, спотыкаясь, шел на кухню за стаканом воды.