И золото любви на сотни тысяч лет!

Моран – я от восторга плачу,

Моран – я ничего не значу,

Моран – я растворяюсь вновь

И ввысь меня несет небесная любовь!

Моран – прими меня навеки,

Моран – разлейтесь сны, как реки,

Моран – прощай моя Земля,

Отныне навсегда с тобой прощаюсь я!

Звучит последний аккорд, мясная витрина вспыхивает призрачным разноцветьем, колбасы сияют завораживающими, переливающимися цветами.

(Аплодисменты.)

ШНОГОВНЯК: Арина Самуилова!

Самуилова кланяется.

ШНОГОВНЯК (крестится, глядя на сияющие колбасы): Слава тебе, Господи! Похоже, наконец-то проблема колбасы решена в России-матушке!

(Смех и аплодисменты.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Ты сомневался?

ШНОГОВНЯК: Эдик, ну как не сомневаться, когда мой дед, отец, теща и жена всегда, сколько я помню, говорили о проблеме колбасы в России! А прабабушка, покойница, бывало утром на кухню выйдет, подойдет так тихонько и мне на ушко: «Ванечка, а я опять во сне копченую колбаску видала!»

(Смех.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Жаль, что твоя прабабушка не дожила до сегодняшнего дня и не может видеть это изобилие.

ШНОГОВНЯК (задумчиво глядя на сияющую витрину): М-да… Сейчас бы она вообще перестала видеть сны!

(Хохот, аплодисменты.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Это замечательно, когда сны становятся реальностью.

ШНОГОВНЯК: Но некоторые, так сказать, русскоязычные граждане России не хотят это признавать.

ОБОЛЕНСКИЙ: Иван, в семье не без урода. Критика, с другой стороны, необходима в здоровом, демократическом обществе. Главное, чтобы она была объективной.

ШНОГОВНЯК: Это точно, Эдик! Ох уж эти критики! Они мне, по правде сказать, кое-кого напоминают. (Смотрит в зал.) Знаете кого? Угадайте! (Ждет, потом машет рукой.) Та вы ш ни в жизнь не угадаете! Мою тещу. (Смех в зале.) Да, да. Викторию Петровну Волокушину. Мать моей жены. Третьего дня купили мы с женой новую вешалку в прихожую. У нас была такая старая, из нержавейки. А жена присмотрела большую, деревянную. Все в ней так вот выточено из бука культурно. И главное – вместительность возросла до невозможного. До двенадцати польт можно навешать и чаи гонять. Ну, я на радостях решил ее сам и пришпандорить. Пробуровил дрелью пару дыр и стал в них, как говорят, деревянные пробки загонять. Стою на табурете, засупониваю молотком пробку. Напеваю себе что-то. Из Вагнера. (Смех в зале.) Вдруг слышу снизу голос тещи. «Иван, мне кажется, вы неправильно держите молоток». Я чуть по пальцу не засветил. «А как же ш его надо держать, многоуважаемая Виктория Петровна?» А она мне: «Мой покойный папа говорил, что молоток надо держать как ракетку для тенниса». (Смех в зале.) Ну я, как говорят мхатовцы, выдержал паузу и спрашиваю: «А напомните-ка мне, Виктория Петровна, кем был ваш дорогой папаша». «Профессором нейрохирургии». «Очень, говорю, хорошо, что вы напомнили. Так вот, Виктория Петровна, ваш папаша прокопался всю жизнь в чужих мозгах, а про свои, как говорят, забыл. Он все перепутал. Это теннисную ракетку надо держать как молоток, а молоток культурные люди держат знаете как? Вот так!» (Сжимает кулак, оголяет руку по локоть и делает неприличный жест. Смех в зале.) Вот вам и критика снизу! (Аплодисменты.) Ну, а вообще, мы с тещей живем дружно. С консенсусом. Хотя бывают и мисандерстендинги. (Смех в зале.) Вот, к примеру, вчера утром. Встал я, помылся, вычистил зубы. Покурил. Пошел на кухню. А там вместо жены – теща. Бывает и такое. (Смех.) «Доброе утро, Иван. Что вам приготовить на завтрак?» Я говорю: «Мама» (я с утра тещу всегда мамой зову, а уж к вечеру – Викторией Петровной). (Смех.) Да. Так вот, говорю: «Мама, приготовьте мне, пожалуйста, яичницу». «Хорошо», – говорит. Ну, я тем временем в сортир заглянул. Подумать. (Смех.) Потом руки помыл – и на кухню. Сажусь за стол. И она мне подает. (Пауза.) Я говорю: «Мама, что это?» «Как, – говорит, – что? Яичница». Я говорю: «Мама, скажите мне, на чем вы жарили эту яичницу?» «На сливочном масле». Я говорю: «Тогда это не яичница». «А что же это, Иван?» «А это, мама, издевательство над здравым смыслом». Она на меня смотрит, как на Чубайса. Я говорю: «Мама, культурные люди всегда жарят яичницу на сале. Яичница без сала – это все равно, что молодая семья без тещи. (Смех в зале.) Вы же культурный человек с высшим образованием, а не знаете таких элементарностей! Яичница с салом! Да это же именины сердца! Песня без слов! Апассионата! (Смех.) Вот, говорю, смотрите и запоминайте. Учу в последний раз. Сперва надо правильно выбрать посуду. Сковородка должна быть: А – вместительной, Б – чугунной. А не это алюминиевое недоразумение. Им даже по голове как следует не трахнешь. (Смех.) Выбрали, значит, сковороду. Поставили на огонь. И сразу режьте сало. Режьте, режьте, режьте. Такими брусочками, брусочками, брусочками. Сантиметра два толщины. Длина и ширина… ну, это дело вашей совести. (Смех.) Вот. Нарезали, положили на сковороду. Сало зашипело. Сперва тихо-тихо. Как вы на мою супругу, когда я под мухой прихожу. (Смex.) А потом погромче, погромче. Такое легкое ворчание. Как у нас с супругой, когда я без денег. (Смех.) И когда это легкое ворчание через пару минут переходит уже в серьезный разговор (помните, на той неделе по поводу покупки утюга?)… Вот тогда переверните сало. Перевернули, прошли еще минуты две, и можно бить яйца. Мой вам совет: на яйцах не экономьте. Яичницу яйцами не испортишь. (Смех в зале.) Штучек пять, шесть. Семь. Восемь, девять. В общем, до дюжины – вполне имеете право. Разбиваете вы яйца в кипящее сало. (Зажмуривается.) Это же симфония! Третья Патетическая. Яйца сворачиваются почти сразу. Чпок, чпок, чпок! И все это шкворчит, поет и беспокоится. Как коммунисты на несанкционированном митинге. (Смех.) Берете вы сковородник, подставочку и ставите сковороду передо мной на стол. Наливаю я себе сто грамм „Московской“. (Вы, правда, в это время куда-то выходите по делам.) Вот. Наливаю, опрокидываю. Отламываю (заметьте, не отрезаю!) кусок белого хлеба, макаю его сначала в сало, потом в желток. Запихиваю в рот. (Пауза. Шноговняк вздыхает.) В общем и целом, мама, я вам так скажу. Если вы хотите, шоб я молоток держал вот так (повторяет неприличный жест рукой), – делайте мне каждое утро настоящую яичницу. Ваша дочь, да и другие соотечественницы вам за это скажут большое женское спасибо!»

(Смех, долгие аплодисменты.)

ШНОГОВНЯК (кланяется, отступая назад, потом подходит к микрофону): А сейчас перед вами выступит знаменитый, неповторимый, аппетитный музыкально-хореографический ансамбль «Росинка». Постановка Бориса Носова, хореография Валентина Журавлева. «Щи горячие»!

На сцене возникает огромная тарелка дымящихся щей; к краю тарелки прислонилась расписная русская ложка; звучит песня «Щи горячие»; на сцену выпрыгивают танцоры в костюмах, изображающие чесночные дольки и стручковые перцы; лихо танцуют вокруг тарелки, затем по ложке взбираются на край тарелки, танцуют на краю; внезапно раздается залихватский свист и танцоры ныряют в щи; ритм песни сменяется на более медленный, танцоры, используя элементы синхронного плаванья, выписывают на поверхности щей русские народные пословицы и поговорки на тему еды: ЩИ ДА КАША – ПИЩА НАША. ЩИ ХОРОШИ, КОГДА В НИХ ЛОЖКА СТОИТ. ПЕЙ, ДА ДЕЛО РАЗУМЕЙ! НЕ КРАСНА ИЗБА УГЛАМИ, А КРАСНА ПИРОГАМИ. ЕШЬ – ПОТЕЙ, РАБОТАЙ – МЕРЗНИ! КАК ПОТОПАЕШЬ, ТАК И ПОЛОПАЕШЬ. КАШУ МАСЛОМ НЕ ИСПОРТИШЬ. ХОРОША КАША, ДА НЕ НАША. ЧАЙ ПИТЬ – НЕ ДРОВА РУБИТЬ.