Аннабель поймала его взгляд. Он промолчал. Она тоже. Оба разом отвернулись. Картер под марш Элгара вышел на авансцену и поклонился. В тот вечер он выступал хорошо, однако, вынимая крутые яйца из уха юного добровольца, помнил ужасное выражение ее глаз.

Он не будет с ней говорить. Он слишком боялся того выражения, которое сквозило в зеленых с золотой искрой глазах и делало Аннабель незаменимой для Мистериозо. Ее глаза горели вулканической ненавистью.

На первом же выступлении – в Топеке – она отлупила, по-настоящему отлупила партнеров, хотевших ее схватить. Отбросила одного в сторону и лягнула другого в солнечное сплетение. Потом, словно то была мимолетная тучка в погожий день, утратила интерес и позволила себя похитить. Публика впервые видела, чтобы женщина дралась. Зал ополоумел. Под занавес она без спросу вышла на поклоны, чем заслужила злобный взгляд Мистериозо и новые аплодисменты зрителей.

Из лагеря Мистериозо просочились слухи, что он в первый же вечер уволил новую ассистентку, но десятки местных женщин выстроились у выхода из театра и принялись его благодарить – он-де показал, что они тоже могут сражаться с индейцами. Женщины говорили, что завтра отправят на представление соседок и столько раз повторяли: «Спасибо, дай вам Бог здоровья», что Мистериозо взял Аннабель обратно. Когда остальные зароптали, он хмыкнул, сказал, что еще раз убедился в правильности своего выбора, и велел поставить хореографический номер, имитирующий драку.

Будь у Картера охота смотреть (а такой охоты у него не было, о чем он даже написал в дневнике), можно было бы стоять на площадке за театром и смотреть, как Аннабель с партнерами репетируют все более спортивную и сложную потасовку. Сперва мужчины были недовольны, но, после того как Аннабель поставила выпивку пострадавшему в первый вечер, превратились в самых ярых ее сторонников.

Всякий раз, как труппа пересекалась с другим гастролирующим варьете, Картер шел смотреть коллег-фокусников и обычно делал записи в дневнике. Он видел Великого Реймонда (запись в дневнике: «очень хорошо»), Аделаиду Германн, последнюю из великой династии Германнов («хорошо»), Тёрстона, преемника Келлара, считавшегося в профессиональных кругах величайшим иллюзионистом мира («неплохо») и Т. Нельсона Даунза, Короля Монет (о нем Картер ничего в дневнике не написал, но на целой странице оправдывал свой собственный номер, заключив словами, что надо придумать новые эффекты).

Единственное, что он описал подробно, это выступление Гудини в бостонском театре «Кит».

«Вчера, – писал Картер Джеймсу, – я видел знаменитейшего человека в мире. Сейчас три часа ночи, а я по-прежнему пытаюсь осознать то, что предстало моим глазам. На сцену вышел маленький жилистый человеке четким выговором, как у голландца, учившегося в Англии, в грязном смокинге – даже с девятнадцатого ряда я видел, что он в саже, – и десять минут показывал карточные фокусы, прежде чем отбросить колоду и явить нам настоящего Гудини. Я упомянул, что он – знаменитейший человек в мире? Сам он посвятил этому минут десять. «Дамы и господа, Джордж Бернард Шоу сказал, что три известнейших человека в истории мира – Иисус Христос, Шерлок Холмс и Гудини. Сегодня вы увидите только одного из них…» Он перечислил все, из чего выбирался в последний год: наручники, смирительная рубашка, тюремная камера, судно для перевозки преступников, гроб, стеклянный ящик, сейф, исполинский футбольный мяч, «железная дева», цепи, веревки и тому подобное. Еще десять минут он рассказывал, что не дает спуска подражателям: «Если вы – король наручников, трепещите, ибо я пустил в ход новое оружие». Потом показал фильм, в котором, закованный в кандалы, прыгал в Миссисипи, а затем строительные рабочие подвешивали его в смирительной рубашке к балке манхэттенского небоскреба – оттуда он тоже выбрался.

После этого свет в зале погас, и Гудини продемонстрировал невероятный трюк.

На сцену вынесли два паровых котла. Рабочие с завода по производству бойлеров, принадлежащего Альберту Манну, заковали Гудини в цепи и наручники, которые принесли с собой. Гудини влез в пустой бойлер, доходивший ему до шеи, и рабочие принялись закачивать туда воду. Это продолжалось довольно долго, а тем временем Гудини развлекал публику шутками: «Если я выберусь, это будет хороший трюк. Если нет – покупайте бойлеры Альберта Манна, я ручаюсь за их надежность».

Когда вода наполнила бойлер – и даже начала переливаться через край, – Гудини набрал в грудь воздуха и нырнул. Рабочие опустили крышку и закрутили болты. Заиграл оркестр».

Картер, на которого начало номера произвело сильнейшее впечатление, почувствовал разочарование. Разумеется, крышку можно свинтить. Однако тут из-за кулис вышли еще двое рабочих и жуткого вида клепальными молотками с лязгом заклепали крышку в двадцати местах. Все ушли, бойлер слегка задрожал – видимо, Гудини что-то делал внутри. Опустился занавес.

Зрители принялись взволнованно переговариваться. Сосед слева смотрел на часы.

– Две минуты, как он не дышит.

– Уже?

– Да. Как вы полагаете, между поверхностью и крышкой остался воздух?

– Думаю, да, но немного.

– Крышка показалась мне вогнутой. – Сосед снова взглянул на часы.

Сзади женщины беседовали с мужьями – все они видели другие выступления Гудини.

– Я слышала, он способен открывать замки пальцами ног, – заметила одна.

– У него в горле – целый набор инструментов, которые он может вынуть, когда захочет, – отвечал ее муж с видом знатока.

– Четыре минуты, – сказал человек с часами.

– Он сбежал из тюремного вагона в России, причем его предварительно раздели догола, значит, отмычки могли быть только в горле.

Прошло уже пять минут. Оркестр доиграл мелодию. Дирижер обменялся несколькими словами с рабочим сцены, и мелодия зазвучала во второй раз. Картер чувствовал: что-то идет не по плану.

Разговоры затихли: зал тоже волновался, что с Гудини приключилась беда.

Картер подумал, что Гудини наверняка принял меры предосторожности – не может же он по-настоящему рисковать жизнью! – однако секунды шли и тревога нарастала. Он нервно скручивал и раскручивал программку. Взглянул на часы. Вспомнил, какое сегодня число. Можно будет рассказать внукам, что он присутствовал на последнем трагическом представлении великого Гудини. Сколько времени можно не дышать? Три минуты? Четыре? Прошло восемь минут. Оркестранты выглядели озабоченными.

Алый бархат заколыхался, занавес раздвинулся, и Гудини, мокрый до нитки, в порванной рубашке, шатаясь, выступил к рампе. Ладони его были в крови. Зал взорвался аплодисментами. Оркестр заиграл победный марш.

– Восемь минут сорок секунд. – Сосед слева убрал часы в карман.

Гудини поднял руки, как будто хотел обратиться к залу, но затрясся и упал на одно колено. Зал ахнул. Две медсестры накинули на Гудини плед и подняли его на ноги. Овации оглушали. Картер хлопал так, что отбил себе ладони. Гудини собрался с силами, сбросил плед и победно вскинул руки. Весь театр, как один человек, завопил: «Гудини!» Тот взялся за лоб, медсестры подхватили его с двух сторон и увели за кулисы.