– Возьми меня с собой в поход, великан, – тихо попросила Сигельда.

Своих наложниц Червонка обычно отдавал войску. Но с этой дьяволицей спешить не стоит. Червонка давно не ощущал себя таким молодым и сильным.

– Я ещё не ухожу в поход, – лениво ответил таборит. – Платы не было.

– Тебе и не заплатят, рыжий. У мизгирей закончилось золото.

Червонка не заметил, что девка назвала немцев так, как он сам их называл.

– Откуда ты знаешь, помойная кошка?

– К дочке моего купца ходил человек из замка. Он говорил, что на твоём месте перебил бы мизгирей и продал замок польскому королю.

– Кто этот человек? – напрягся Червонка.

– Его зовут Блюменау.

Червонка вспомнил: тщедушный крысёныш, законник мизгирей. Это он составлял договор между капитаном таборитов и магистром. Он и правда по ночам бегал в город к своей потаскушке и платил караулу на мосту.

Червонка оттолкнул девку, сел и пошарил вокруг себя в поиске штанов.

– Приди ко мне завтра, – сказала девка. – Будет ещё лучше.

Но капитана Червонку сейчас слишком обеспокоило золото Ордена.

Мостовой караул сцапал Блюменау на рассвете и приволок в Пивную башню. Легист перепугался так, что бить его не было нужды, но Червонка для верности всё равно расшиб умнику его учёную морду и пинками сломал пяток рёбер. Хрипя, Блюменау корчился под ногами капитана, весь в слезах, соплях и блевотине. Он подтвердил всё, о чём говорила пленная девка. Гордый и богатый Орден обнищал, как старая шлюха. Он уже не мог никого соблазнить.

Весь следующий день Червонка размышлял, что же ему предпринять. Самое лучшее – побыстрее сменить хозяина: потребовать деньги у поляков и затем отнять крепость у мизгирей. Превратиться из защитников Мариенбурга в захватчиков. Им, таборитам, не всё ли равно, кому служить? Надо срочно отправить гонца на правый берег Ногата, где блистают польские хоругви.

Вместе с решением пришло и облегчение. Червонка плотно пообедал, отоспался в Карване под возом, а потом пошагал к Лихновской башне, готовый отодрать пленную девку так, чтобы чертям тошно стало. Брат Габа, сторож, понимающе осклабился и вытянул из петель на двери тугой железный засов.

В тёмном подвале было пусто, будто в казне у тевтонцев. Девка исчезла. На земле валялся ржавый ошейник – заклёпанный и цепью прикреплённый к стенке. Он словно бы упал, когда пленница стала бестелесным ветром.

* * *

Слева тянулась невысокая оборонная стена с боевым ходом, а справа взлетала оплетённая жимолостью стена северного корпуса. Корпус вмещал зал капитула и собор Девы Марии. Рето вёл Сигельда в часовню Святой Анны, укрытую под пресвитерием собора. Над тенистой северной террасой в синем небе висела тяжёлая башня Клеша, и солнце било ей в кирпичный затылок.

– За часовней ухаживает брат Хубберт, – на ходу пояснял Рето. – Ты его не бойся. Рассудок у него уже непрочен, а нравом он гневлив и неприступен, ибо ему тяжко претерпевать свою немощь, но дух его доблестный.

Сигельд вздохнул. Итальянцу было трудно среди суровых немцев.

Полутёмную часовню наискосок пронзали золотые и лазоревые световые полосы от витражей. Сквозь дальний приоткрытый вход была видна восточная терраса, там возле кустов самшита с ножницами возился Хубберт. Верховных магистров хоронили в часовне уже больше столетия. Под белёсыми плитами покоились одиннадцать славных рыцарей. Рето поёжился от благоговейного трепета. В усыпальнице, а не в казне, пребывали сила и слава Ордена.

– Генрих Дуземер… – шёпотом прочитал Сигельд вырезанную на камне надпись. – Пауль фон Русдорф… Конрад фон Эрлихсхаузен…

– Его я уже помню, – негромко сказал Рето. – Он приходится дядей нашему магистру Людвигу… А вот великий Винрих фон Книпроде!..

Магистры, лежащие в часовне Святой Анны, воевали уже с литвинами, а не с пруссами. Пруссию Орден покорил почти двести лет назад. Потом настал черёд Самогитии – Жмуди, которая отделяла Пруссию от Ливонии, самой дальней земли Ордена. А Жмудь срослась с Литвой, и над ней извечно нёсся Витис – белый всадник литовского герба «Погоня». Бунты жмудинов, «рейзы» крестоносцев и ответные набеги литвинов превратили пограничье Литвы и Ордена в смертоносную дикру – пустую пущу бесконечной войны. Винрих фон Книпроде почти одолел врага; в тюрьме Мариенбурга оказался Кейстут, Великий князь Литовский. Но он сумел сбежать, а век победоносного Винриха, увы, не продлился дольше предела, предопределённого небесами.

– Посмотри, – подозвал Сигельда Рето, взволнованный возвышенными чувствами. – Вот Конрад фон Валленроде, проклятый магистр…

– Кто его проклял?

– Криве, главный языческий жрец из тайного города Ромув. Литвины отдали для жертвенного костра семерых пленных рыцарей, и Криве наслал на магистра порчу. Фон Валленроде внезапно умер.

В то время жива ещё была вещая Доротея из Монтау. Она сидела в стене собора в Мариенвердере – сама велела замуровать её. Там, в малой крипте, ей были знамения. Её исповедники потом открыли Ордену, что Доротея увидела, как душа магистра Конрада фон Валленроде, стеная, уходит по дороге в преисподнюю. Такова месть Литвы.

Рето испытывал и гордость за предков, и горечь странной обречённости.

– У вас тут страшно, – тихо признался Сигельд. – И замок ваш страшный.

Рето захотелось приобнять Сигельда и успокоить, как младшего брата.

В капелле потемнело – это старый Хубберт заслонил собой проём входа.

– Какого дьявола вы сюда притащились?! – сварливо прорычал он.

Рето и Сигельд повернулись и поклонились.

– Это наш гость, брат Хубберт, скриптор библиотеки Святого Престола. Я показываю ему, чем славен наш Орден.

Хубберт щурился после яркого света. Был он рослым и широкоплечим, но годы согнули его, и он опирался на суковатый посох.

– Орден славен тем, что незваных гостей всегда гнал взашей!

– Помилуй, брат Хубберт… – обиженно укорил Рето древнего рыцаря.

Хубберт шагнул к молодым грамматикам, протянул длинную костлявую руку, бесцеремонно цапнул Сигельда за плечо и придвинул к себе. Повернув голову, он вперился в итальянца левым глазом – правый затягивало бельмо.

Рето подумал, что Сигельд испуганно отпрянет, но тот словно окаменел. Хубберт всё смотрел и смотрел на гостя. Рето ожидал вспышки гнева – но вдруг случилось то, чего Рето никогда ещё не видел: чёрствое и зверское лицо Хубберта, обросшее седой бородой, треснуло в непонятной улыбке.

– Ладно, оставайтесь, – проскрежетал Хубберт.

Рето испытал огромное облегчение. Не хотелось ссориться с патриархом.

– Покажи нам надгробие магистра фон Плауэна, отец.

Спаситель Мариенбурга не пробыл магистром и двух лет. Против него выступил маршал Михаэль Кюхмейстер. Он заручился одобрением старых рыцарей и созвал конвент, а затем Генеральный капитул. И капитул отобрал у фон Плауэна магистерскую печать и заветное кольцо Германа фон Зальцы.