Действуя быстро, мужчины обыскали дом в поисках спрятавшихся членов семьи и убили всех, кого смогли найти. Лейбовиц, который чудом избежал пули Асаэля, взял в доме черный шерстяной пиджак. Вопреки приказу Тувьи он вернулся в нем в лагерь.

Партизаны подожгли дом Белоусов и оставили записку, которая обещала подобную участь всем предателям.

Огонь уничтожил несколько построек на участке Белоусов и перекинулся на соседние дома. В пожаре погибли лошади, коровы и других животные. В общей сложности десять членов семьи Белоусов были убиты в тот день, однако, по меньшей мере, пятеро убежали через чердак.

По пути на базу в Старой Гуте Михл Лейбовиц обнаружил в кармане конфискованного пиджака письмо, написанное на немецком языке. Он сунул его назад в карман и не вспомнил о нем, пока не оказался на месте.

Письмо было написано по-немецки. Адвокат Соломон Волковысский перевел его. В письме новогрудский окружной комиссар Вильгельм Трауб благодарил братьев Белоусов за выдачу лесных бандитов и сообщал, что они награждаются пятьюдесятью рейхсмарками.

Это послание сослужило отряду неплохую службу несколько дней спустя, когда Виктор Панченков в разговоре с Тувьей резко осудил его акцию в Добром Поле. Русский командир напомнил, что обвиняемые должны были предстать перед партизанским судом.

— Вы не можете убивать людей без веского на то основания, — сказал он.

— Но они убили десять наших людей! — сказал Тувья.

— Вы должны следовать закону! — возразил Виктор.

Тогда Тувья предъявил письмо, которое заставило Виктора замолчать. Затем он откупорил бутылку водки, и мужчины с удовольствием мирно выпили.

В весенние месяцы в лагерь Бельских в Старой Гуте прибыло несколько сотен новых евреев. Многие из них были уроженцами Лиды, но в Лидском гетто по-прежнему оставалось значительное число заключенных. Они полагали, что беглецы (и партизаны, помогающие им) подвергают опасности жизни всего населения гетто. Это мнение возобладало, когда в течение пяти дней были убиты около тринадцати тысяч евреев. Жители гетто обвиняли партизан в том, что они «раскачивают лодку».

— Евреи, вы сами навлекаете беду на ваши головы, — сказал окружной комиссар Лиды Герман Ганвег в своем обращении к рабочим из мастерских. — Разве вы хотите мучиться от голода и холода? Вы все-таки умные люди. Неужели вы думаете, что с вашими ржавыми ружьями вы будете в состоянии победить немецкую армию, которая завоевала всю Европу? Я могу обещать вам, что в Лиде ни один волосок не упадет с головы еврея. Те, кого мы должны были ликвидировать, уже ликвидированы. Я сделал это самым гуманным способом. Я выполнил программу за один раз, и вы, которые остались в живых, теперь можете жить спокойно. Я построю в гетто столовую, поставлю купальню и организую для верующих ритуальные омовения, чтобы вы могли поддерживать чистоту. От вас я требую только одного — хорошей и старательной работы. Чтобы показать свое расположение, я готов простить евреев, которые вернутся из леса.

Речи подобного рода призваны были обманным путем заставить заключенных в Лидском гетто евреев работать и не помышлять о побеге. Зато в Новогрудке нацисты действовали открыто. Ранним утром 7 мая 1943 года евреев собрали во внутреннем дворе здания суда для переклички, как это обыкновенно делалось каждый день. Необычным было присутствие большого количества немецких жандармов и местных полицаев. Юденреферент Рейтер лично — при содействии адъютанта-белоруса — отобрал самых квалифицированных рабочих (приблизительно половину всех евреев) и приказал им возвращаться в мастерские. Как только они ушли, оставшимся евреям, уже догадавшимся о том, что их ожидает, было приказано лечь лицом вниз на землю. «Бежим!» — закричал кто-то. Несколько человек действительно попытались бежать и попали под автоматный огонь.

Когда порядок был восстановлен, немцы приблизились к лежащим евреям и энергичными пинками заставили их встать. Потом группами по двадцать пять человек евреев вывели за пределы комплекса зданий суда. Они прошли короткое расстояние по дороге, а затем им приказали свернуть в сторону. На склоне уже были вырыты рвы. Несчастные сняли одежду, связали ее в узлы. Затем их построили в шеренгу лицом ко рвам и расстреляли из автоматов. Выстрелы отчетливо слышали те, кто остался в гетто.

После расстрела Рейтер явился в мастерские.

— Вас не тронут, — сказал он им. — Вы жизненно необходимая для нас рабочая сила.

Теперь в гетто осталось приблизительно 250 жителей. Они получали ежедневный продовольственный паек, который едва позволял им держаться на ногах: кусок хлеба пополам с соломой и миска водянистого супа. Теперь уже мало кто верил обещанию Рейтера, что их оставят в живых, и был создан подпольный комитет для организации массового побега в леса.

Спустя полтора месяца после возникновения партизанской базы в Старой Гуте там уже проживало ни много ни мало около семисот евреев. Это были самые разные люди: молодые и старые, больные и здоровые, вооруженные и безоружные. Число старушек евреек, в соответствии с философией Тувьи, превышало число убитых его бойцами немецких солдат.

Перед Тувьей теперь стояла непростая задача: как управлять такой разномастной толпой людей с разными религиозными, политическими и социальными взглядами. «Вы думаете, что в лесах не существовало политики? — говорил один из лесных евреев спустя годы после войны. — Существовала, и еще как!» Некоторые жаловались на манеру правления братьев — они, дескать, слишком властолюбивы, они пьют слишком много водки, они отдают явное предпочтение своим родственникам и друзьям, они недостаточно справедливо распределяют продовольствие, — не отдавая себе в полной мере отчет в том, какую экстраординарную машину по спасению людей эти трое запустили в действие.

Тувья поддерживал строгий военный порядок в отряде. Тем, кто участвовал в продовольственных экспедициях и военных акциях, предназначались продукты лучшего качества и более комфортное жилье. Точно так же в армии военнослужащим более высоких рангов предоставляются большие привилегии по сравнению с простыми солдатами. Община, созданная Бельскими, ни в коем случае не была утопией, где бы процветали просвещенная демократия и равенство.

Братья стремились управлять отрядом по советскому образцу. Тувья видел, как его союзник Виктор Панченков, молодой коммунист-идеалист, без тени сомнения строго наказывает тех, кто нарушает неписаные правила партизанской жизни. Когда у двоих бойцов из отряда Виктора нашли вещи, украденные ими у крестьян, русский командир построил отряд в полном составе, сообщил о совершенном преступлении и приказал расстрелять виновных. Так демонстрировалась нетерпимость по отношению ко всем, кто не подчинялся общим требованиям.

Хотя отряд братьев разительно отличался от обычного партизанского подразделения, Тувья понимал необходимость твердой руки.

— Должна быть дисциплина, — говорил он. — Вы должны подчиняться, даже если вы знаете, что вас убьют. Если вам говорят «туда», идите туда. «Нет» говорить запрещается.