В одном купе с нами ехала молодая женщина, но мы даже не догадывались, что она тоже из школы, пока Дора случайно с ней не заговорила. Наша попутчица рассказала, что оставила школу в начале войны, а потом служила в женском вспомогательном.

– Мне ужасно повезло, и меня отправили в Италию, – щебетала она. – Поразительное везенье, я провела там больше года.

– А Рокингхема Нейпира вы там не встречали? – от нечего делать спросила я. – Он, кажется, был где-то на адмиральской вилле.

– Знала ли я Роки? Самого обаятельного адъютанта на всем Средиземноморье? Да его все знали!

Я посмотрела на нее с интересом. Казалось, она не из тех, кому довелось пережить какое-нибудь приключение, на ней никто не задержал бы взгляд, но теперь я легко представила ее себе на террасе адмиральской виллы.

– У вас была белая форма, – рискнула предположить я.

– О боже, да! И она всегда некрасиво висела, пока не садилась от стирки или ее не перешивали. Моя на мне поначалу мешком сидела. Через день после прибытия нас пригласили на коктейль на виллу адмирала, и Роки Нейпир был ужасно к нам добр. Понимаете, его обязанностью было обеспечивать адмиралу светскую жизнь и всех очаровывать.

– Уверена, он хорошо с ней справлялся, – пробормотала я.

– О да! – весело подхватила она. – В него то и дело кто-нибудь влюблялся, правда, длилось это обычно месяц или два. Пока девушка не понимала, какой он на самом деле поверхностный человек. Он заводил роман на неделю-другую, а потом бросал бедняжку. Мы из вспомогательного обычно называли себя «игрушками»: иногда нас снимали с нашей полки, стряхивали пыль, осматривали, но потом всегда убирали назад. Конечно, у него была подружка-итальянка, так что понимаете…

– Да, конечно…

Подружка-итальянка? Да, этого следовало ожидать. Интересно, знала ли об этом Елена, обижалась ли она? Но потом я решила, что наивно смотреть на это таким образом.

– Мужчины – очень странные создания, – самодовольно произнесла Дора. – Никогда не знаешь, что они выкинут.

– Да уж, – согласилась я, поскольку это показалось мне самым безопасным определением.

– Разумеется, не все мужчины таковы, – сказала служащая из женского вспомогательного. – В армии есть и очень приятные офицеры.

– У которых нет подружек-итальянок?

– Вот-вот. Эти показывали фотографии жен и детей.

Я взглянула на нее с подозрением, но она, похоже, была совершенно серьезна.

Поезд подошел к вокзалу, мы приготовились сойти.

– Кстати, надеюсь, Роки Нейпир вам не близкий друг или родственник? Наверное, мне не следовало говорить такого…

– О нет, не друг, – отозвалась я. – Он с женой живет в одном со мной доме и всегда казался очень приятным.

В конце концов, какое имело значение, что думала о нем эта наводящая тоску женщина? Она видела его только в фальшивом светском окружении.

Поезд остановился, и мы расстались.

– Ну вот, пожалуйста, – удовлетворенно заявила Дора. – Так я и думала. Нисколечко не удивилась, такое про него услышав. Нам еще повезло от него спастись, если хочешь знать мое мнение.

«Повезло спастись?» – печально подумала я. Но стали бы мы, любая из нас, спасаться, представься нам шанс поступить иначе?

– Вероятно, лучше быть несчастной, чем вообще ничего не чувствовать, – сказала я вслух. – «Любовь, обиду все тебе чинят, твердя, что сладости твои горьки, горьки»[19].

Дора воззрилась на меня с изумлением.

– Пожалуй, мне надо в дамскую комнату, – сказала она, – перед тем, как сядем на автобус домой.

Я кротко пошла следом, хотя, в сущности, мне туда не было нужно. Просто само это место отрезвляло, и одного взгляда на отражение в пыльном, плохо освещенном зеркале хватило, чтобы прогнать любые романтические мысли.

Следующие несколько недель прошли без особых событий. Роки был, как всегда, очарователен, но я всякий раз, когда его видела, напоминала себе о «подружке-итальянке» и «довольно поверхностном человеке», чтобы перестать думать о нем слишком уж хорошо. Они с Еленой умудрилась обзавестись коттеджиком за городом и теперь много времени проводили там. Он сообщил, что снова начал рисовать, но наброски, которые он мне показывал, не вызывали особого восторга. С Иврардом Боуном я вообще не виделась и вскоре забыла и про него самого, и про попытки лучше относиться к нему. Дора со своим коричневым шерстяным платьем вернулась в школу, а я – к моим дамам по утрам и рутине дома и в церкви на остаток дня. Приход весны взбудоражил всех нас, но теперь, когда она окончательно наступила, жизнь вошла в привычную колею. Я больше не видела Джулиана Мэлори и Аллегру Грей державшимися за руки, но было очевидно, что она на очень короткой ноге и с Джулианом, и с Уинифред, а Уинифред по-прежнему отзывалась о ней с большим пылом.

– Аллегра собирается мне помочь с летними платьями, – сказала она. – У нее такой хороший вкус. Как по-вашему, Милдред?

Я согласилась: мол, выглядит она всегда очень мило.

– Да она и Джулиана принаряжает! Неужели вы не заметили? Потом, наверное, возьмется за отца Грейторекса.

– Вы хорошо ладите? – спросила я. – Не заметили, что утратили часть независимости, когда она у вас поселилась?

– Совсем нет, скорее такое впечатление, что Аллегра и мы – одна семья. Мы то и дело друг к другу заходим.

Было утро субботы, и мы собрались в ризнице хора в ожидании, когда настанет время украшать церковь к Троице. Пришли все те же: Уинифред, сестра Блэтт, мисс Эндерс, мисс Стэтхем и еще одна-две дамы. Единственным мужчиной, помимо духовных лиц, был Джим Сторри, недалекий юноша, который помогал нам понемножку, иногда закрепляя на подоконниках проволочные каркасы для цветов или доливая воды в консервные банки.

Сама ризница была сумрачной захламленной комнатенкой, вмещавшей десяток стульев, рояль и шкаф, набитый подпорченными томиками «Гимнов старинных и современных» (мы, разумеется, пользовались «Английским гимновником»), а еще вазами, различными плошками и духовыми инструментами, нуждавшимися в чистке.

– Так-так, вот мы все тут и собрались, – сказал Джулиан тоном более клерикальным, чем обычно. – Очень любезно с вашей стороны прийти нам помочь, и я особенно благодарен тем, кто принес цветы. Леди Фармер, – он упомянул единственную титулованную особу, оставшуюся в нашей пастве, – была так добра, что прислала из загородного дома великолепные лилии.

Повисла пауза.

– Он собирается прочесть молитву, – шепнула мне сестра Блэтт.

Поскольку молчание никто не нарушил, я склонила голову и стала ждать. Но Джулиан произнес не молитву, а слова веселого приветствия Аллегре Грей, которая как раз переступила порог: