Сначала явилась супружеская пара, мистер и миссис Солсбери. Оба на исходе средних лет, пухлые и уютные. За ними следовала до странности некрасивая молодая женщина, представившаяся как Долли Крид. Ее лицо, без того осунувшееся и резко бесцветное, еще больше уродовали четыре одинаковые коричневые бородавки, торчавшие вокруг левой ноздри. Далее прибыла миссис Эрскин. Сутулая пожилая дама хоть и опиралась на палочку, но двигалась проворно, с хрупкой, торопливой грацией. К моменту появления седьмого гостя печенье успели сгрызть, а чайник полностью опустел. Рыжеватый, робкого вида молодой человек раздал всем присутствующим визитки на имя мистера Эллиса Листера, бакалавра из Оксфорда. Он уклонился от разговоров относительно собственной профессии, лишь скромно причислив себя к государственным служащим. Мистер Мун и Сомнамбулист тут же сочли его человеком Директората.

Тем временем в приемную незаметно проскользнул муж мадам Инносенти.

— Садитесь. Моя супруга здесь.

Они послушно расселись. Эдвард с великаном постарались занять места во главе стола по обе стороны от стула, оставленного для самой мадам Инносенти.

Предваряемая шорохом атласного платья и еще более очаровательная, чем прежде, женщина-медиум выплыла, купаясь в щенячьем восторге клиентов. Ее муж удалился в угол и тихонько прикрыл дверь, снова погрузив помещение в залитый тусклыми свечами полумрак.

— Добро пожаловать! — изрекла мадам Инносенти.

Послышались тихие аплодисменты, и после грациозного поклона, кратких рукопожатий и поцелуев она заняла свое место.

— Смерть — еще не конец, — мягко произнесла женщина-медиум.— Жизнь не кончается вместе с гибелью хрупкого физического тела. Есть миры кроме нашего, царства, населенные мертвыми, планы бытия, которыми руководят силы, недоступные нашему пониманию. Поверьте мне, я знаю. Я знаю, что приходится переживать душе. Я это знаю, потому что заглядывала за этот рубеж. Я говорила с ушедшими, и их выбор пал на меня. Меня, неискушенный сосуд, они призвали стать их голосом в мире живых.— Инносенти засмеялась.— Но довольно. Я не хочу утомлять вас. Я уверена, что вы и прежде такое слышали.

— Соедините руки,— велел ее муж, и все повиновались.

Каждый взял соседа за кисть, сформировав вокруг стола гирлянду из потных ладоней и дрожащих пальцев. Мистер Мун с Сомнамбулистом, обменявшись короткими взглядами, удостоверились, достаточно ли крепко они держат медиума.

— Вы правы в своих опасениях,— заметила женщина.— Мы понимаем ваше нежелание верить просто так. Духи простят вас.

— Рад это слышать,— хмыкнул Эдвард. Теперь голос мадам Инносенти приобрел оттенок величественности .

— Сейчас я вас покину. Мой дух поднимется из мира смертных в солнечное царство мертвых. Когда я снова заговорю с вами, мы будем не одни. Мое тело станет сосудом для другой души. Моего духа-проводника. Испанца века Елизаветы. Он также известен как сеньор Коркоран.

Вокруг стола пробежал шепоток горячайшего согласия.

— Не бойтесь.

Закончив вступление, мадам Инносенти выпрямилась. Глаза ее оставались закрытыми, и, хотя она казалась прежней женщиной, во внешности медиума все же произошли какие-то почти неуловимые изменения. То ли выражение лица стало другим, то ли сами его черты. Когда она заговорила вновь, голос ее оказался низким и звучным, с раздражающе неуловимым континентальным акцентом.

— Я вижу, у вас накопилось много вопросов. Кто готов первым обратиться к мертвым?

— Мой сын, он среди вас? — нетерпеливо прострекотала миссис Солсбери.

Неестественная улыбка появилась на губах мадам Инносенти.

— Мне нужно имя,— произнесла она, все еще псевдоиспанским голосом Коркорана.

— Альберт,— прошептал старик.— Альберт Солсбери.

— Альберт? — повисла долгая пауза. Лицо женщины-медиума исказилось, словно она решала какую-то невероятно сложную проблему.— Альберт? — Она громко выдохнула.— Да, тут есть человек по имени Альберт. — Несколько ужасных мгновений тело мадам Инносенти дрожало и корчилось, выгибалось, дергалось, как будто через него пропускали электрический ток. Во время всех конвульсий мистер Мун и Сомнамбулист крепко держали ее за руки. Затем она произнесла монотонным писклявым голосом ребенка:

— Папа? Папа, это ты?

Мистер и миссис Солсбери одновременно всхлипнули. Женщина старалась скрыть слезы, но мужчина, смеясь и плача, едва не сорвался на крик:

— Да, да, мальчик мой! Это я!

Развернувшаяся сцена выглядела довольно жалко. Лысый круглоголовый джентльмен, более всего похожий на директора школы в отставке, из тех, что с радостью перепорол бы всех мальчиков в классе перед завтраком, плакал, скрежетал зубами и бился в бабьей истерике.

Мадам Инносенти по-детски рассмеялась.

— Папа,— пропищала она.— Мне тут хорошо. Духи такие добрые. Такие добрые-добрые! Здесь тепло, папа, мягко и тепло и много пушистых зверей и маленьких меховых игрушек.

Глаза супругов Солсбери блестели от слез. Эдвард подавил зевок.

— Тут со мной бабушка,— продолжала Инносенти.— И дедушка тоже. Каждый день Рождество и все чудесно. Я плаваю, милый папочка, плаваю в янтаре и меде. Я люблю вас. Но мне надо уходить. Пожалуйста, пожалуйста, приходите ко мне поскорее!

Голос прервался. Инносенти резко подалась вперед.

— Прошу меня извинить,— произнесла она голосом Коркорана.— Мы потеряли контакт. Кто следующий?

Мистер Мун перехватил взгляд Сомнамбулиста, и они обменялись скептическими усмешками.

Сейчас я уже почти наверняка умер, и кто вы — мне абсолютно все равно. Но кем бы вы ни были, я представляю вас как минимум циником, в лучшем случае искренним, кристально честным мизантропом. Ничто, кроме неизлечимого цинизма, в конечном счете не может поддерживать вашего интереса к череде воров, проходимцев, фантазеров и вралей, заполнивших страницы моей рукописи. И я сомневаюсь, что человек со столь пессимистическим взглядом на жизнь тратит время на столоверчение, на сеансы ясновидения и тому подобную мистическую чепуху. Я прав?

Так и думал.

Естественно, мистер Мун, в чьем характере присутствовала изрядная доля мизантропии, лишь изредка смягчаемая актами милосердия, наверняка бы согласился со мной. До того как мистер Скимпол разрушил его дом и лишил средств к существованию, он зарабатывал на жизнь, заставляя людей верить в невозможное. Как оказалось, мадам Инносенти жила тем же самым, только гораздо прибыльнее и имея куда больший вес в обществе, если, конечно, можно верить утверждениям альбиноса, будто сотрудники Директората часто навещали Тутинг-Бэк.

Во всяком случае, в ее таланте актрисы сомневаться не приходилось. То, как она легко переключалась на разные роли: псевдоиспанца Коркорана, детский голосок малыша Солсбери, себя саму, выходящую из транса,— все свидетельствовало о незаурядном мастерстве и способностях, несомненно отточенных годами лицедейства, упражнений перед зеркалом, отработкой мистических образов. Мадам Инносенти умела сообщить слушателям именно то, что они желали услышать, подтвердить несколькими короткими фразами туманной утешительной болтовни то, о чем они мечтали и на что надеялись.