Через улицу щипала под забором траву соседская коза Билька с обломанным рогом. Теперь даже в интеллигентных семьях не считалось зазорным держать деревянную скотинку. С ней и молоко есть для детишек, и желтая, твердая, как масло, сметана. Вагин хорошо знал ее несравненный вкус в весенних крапивных щах.

Козий загон, в прошлом – сад имени Александра I, был столицей этого племени. Там они жировали десятками, привязанные ко всему, вокруг чего можно захлестнуть веревку. Иногда их караулили маленькие хозяйки с хворостинами, но вообще-то коз воровали редко. Дорогу домой они умели находить не хуже кошек, поэтому обычно пользовались полной свободой. Розовоглазые белянки, как эта, чернухи с серебристым ворсом на вымени, пегие, черно-пегие, бодливые и смирные, чистюли и в свалявшейся шерсти, с репьями под брюхом, меченные повязанными на рогах цветными нитками или пятнами чернил на шее, они паслись на обочинах улиц, глодали деревья в общественных садах, объедали с заборов афиши и всюду оставляли свои катуки. Бабушка уверяла, что их нужно класть в уши, если угоришь.

С началом пастбищного сезона Свечников вышел в губисполком с предложением разрешить выпускать коз только на окраинах, а тех, что без присмотра бродят по центральным улицам, арестовывать, запирать в специальном сарае, на шею каждой арестантке вешать номерок и в формуляре под этим номером писать ее приметы. Если хозяева укажут их верно, то после уплаты штрафа в пятьсот рублей с головы смогут получить пропажу назад.

Недели на две Свечников со страстью отдался этой идее и дошел с ней до высоких кабинетов. Проект козьей кутузки осенял Кампанелла с его Городом Солнца, где улицы предполагалось содержать в образцовой чистоте, – великий утопист, оказывается, планировал, что солярный Совнарком, именуемый Советом Тридцати, при отсутствии дворников будет поддерживать порядок сочетанием революционной строгости с широкой самодеятельностью народных масс.

Поражала легкость, с какой Свечников сочиняет подобные бумаги. Его демагогия была невинной, как птичий щебет. В апреле он ходил войной на гарнизонную столовую с белым хлебом исключительно для комсостава, и все народные вожди от Спартака до Поля Лафарга по первому зову являлись ему на помощь.

Сейчас он что-то строчил в своем блокноте. Покосившись на него, Вагин снова обратился к Надиной тетрадке, открыл ее с конца и прочел последнюю запись:

«Свечников дал мне прочесть роман “Рука Судьбы, или Смерть зеленым!” Автор – некто Печенег-Гайдовский, а с эсперанто на русский перевел Сикорский. Странное впечатление произвела на меня эта книга. В ней описывается, как несколько жестоких и отсталых по своим взглядам людей, ненавидя эсперантистов, которых они называли “зелеными” за любовь к зеленому цвету, составили заговор с целью их истребления. Эти люди считали, что большинство эсперантистов – евреи и они собираются захватить власть над миром. Заговорщики выслеживали их, убивали, отрубали жертвам кисть правой руки, а потом клялись над ней, что будут и впредь поступать так же, пока на свете не останется ни одного человека, знающего международный язык. Однако один смелый эсперантист по имени Сергей раскрыл их заговор и, чтобы отомстить за убитых товарищей, сам стал убивать заговорщиков, но не коварно, как те, а благородно, вызывая их на дуэль или предлагая сыграть партию в шахматы с условием, что проигравший должен будет застрелиться. Он был прекрасный шахматист, они все ему проигрывали, но кончать жизнь самоубийством не желали, напротив, сами пытались застрелить Сергея. Тогда он убивал их без всяких угрызений совести. Дело у него пошло так успешно, что оставшиеся в живых заговорщики вынуждены были эмигрировать в Америку, но по дороге пароход попал в шторм и утонул. “И на могилах тех, кто плыл на этом судне, – замечает в заключение автор, – никогда не вырастет трава”. Имеется в виду, что они будут лежать на дне моря, хотя в этой фразе есть и более глубокий смысл. Ведь трава – зеленая, а заговорщики, которых эсперантисты называли “черными” из-за их черносотенных убеждений, ненавидели зеленый цвет и навсегда остались в черной морской пучине. Иными словами, они получили то, к чему сами же стремились».

1

«В эсперанто восемь грамматических правил», – говорила Ида Лазаревна в той жизни, которая теперь казалась прекраснейшей из всех прожитых Свечниковым за восемьдесят лет. Его подруга с легкостью решала, какие правила следует признать главными, а какие можно и за правила-то не считать. На самом деле их, конечно, было шестнадцать.

Почему Заменгоф выбрал именно эту цифру, Свечников понял в своей следующей жизни, той, где на Риджент-парк, в банке Фридмана и Эртла, оливковый человечек окликнул его: «Сеньо-ор!» В Лондоне от нечего делать жена увлеклась гаданием на картах Таро. Однажды она показывала ему эти пошловато-яркие картинки, вдохновенно толкуя их значение, и, когда дошла до карты под номером 16, сказала: «Этой карте присвоен знак падающей башни».

Тут же в памяти откликнулось: «Бабилоно, Бабилоно!»

Как только из черного бархата и вощеной бумаги вылупилась на свет маленькая гипсовая кисть с выставленным вперед указательным пальчиком, Свечников сразу понял, что он означает и куда указывает. В комментариях Варанкина к статье Заменгофа об этом говорилось прямо, а в стишке на плакате, чье назначение якобы состоит единственно в том, чтобы заменить календарь, – завуалированно. Там тоже присутствовало слово homaranismo, на эсперанто – всечеловечество. По направлению к нему и был простерт этот гипсовый пальчик, символизирующий собой еврейский народ.

Свечников достал украденный у Варанкина листок с «Основами гомаранизма».

Под заголовком, как эпиграф, написано:

«Строительство Храма Всечеловечества началось! Так же, как некогда великая Вавилонская башня, наш Храм будет стремиться к небу и гордому счастью, но строительными материалами для него послужат не камень и глина, а Надежда и Разум».

Сами основы перечислялись ниже.

Днем Свечников их проглядел, а теперь прочел внимательно.

«1. Каждый должен верить, что голос его совести является голосом Бога, и не должен делать ничего, противного своей совести. С каждым всегда следует поступать так, как мы хотели бы, чтобы поступали с нами самими.

2. Каждый, к какой бы из наций он ни принадлежал по рождению, должен рассматривать себя как существо нейтральное по отношению как к своей собственной нации, так и ко всем остальным.

3. Каждый должен научиться смотреть на человечество в целом как на единую семью амикаро и чувствовать себя членом этой семьи.

4. Каждому кроме культуры той нации, к которой он принадлежит по рождению или по воспитанию, должна быть известна культура всего человечества. Каждый должен считать ее своей и работать для ее развития.

5. Каждый кроме родного языка должен владеть международным нейтральным языком эсперанто в том виде, в каком его утвердил Ниа Майстро в “Фундаменто де эсперанто”, без каких-либо изменений или исправлений.