Подобная обстановка уже перестала меня злить. Отсутствие злости не вызывает даже грусти, уже давно. Вообще-то такое состояние должно рождать пустоту в душе, но ничего подобного я в себе не наблюдаю. Потому что так даже проще жить. Правда, иногда становится как-то не по себе.

После ужина мы дружно направились к гаражу посмотреть на селезня. В ветвях сакуры ещё стрекотали цикады. Кастро сидел в большой крытой птичьей клетке, стоявшей в загончике с бамбуковыми стенами. При нашем появлении он издал какое-то утробное кряканье. Переваливаясь вправо-влево, подошёл к Асаги. Она ждала его, широко разведя руки. Обхватив грязную шею птицы, дочь принялась увещевать Кастро:

— Кастро, ты не ешь цикад! Тот, кто дает тебе цикад, плохой человек. И лучше не разыгрывать никаких спектаклей! Я имею в виду, что не надо делать вид, будто ты здоров. Тебе необходимо хорошенько отдохнуть.

Селезень выгнул шею и постучал клювом по стёклам очков Асаги. Я вошёл в загородку и посветил карманным фонариком на бетонный пол. Ноги скользили по наросшему мху и по птичьему помёту горчичного цвета.

Я попробовал представить, какого цвета будут экскременты селезня после того, как цикады переварятся в его желудке. Я вообще сомневался, что он сможет их переварить. Обычно мы давали ему перемешанные с большим объёмом воды отруби с добавлением рыбной муки. Экскременты после такой кормежки глянцевитые, на вид и цветом не так уж сильно отличаются от самой пищи. Следовательно, после цикад они должны быть чёрно-коричневые, с обрывками ячеистых крылышек и чёрными бисерными шариками глаз.

Однако ничего подобного в свете фонарика не было видно. По подсказке Асаги я осветил гузку птицы, однако увидел лишь пятнышко коричневого цвета.

Жена спокойно заметила:

— Похоже, поноса нет.

Она всегда думает только о хорошем.

Асаги с беспокойством предположила:

— А может, у него запор? Непроходимость…

Выставив подбородок, Аканэ пробормотала, как бы сама себе:

— А может, Кастро лишь сделал вид, будто съел цикад? Если исходить из того, что птицы умеют здорово разыгрывать спектакли, то… Но тогда здесь бы валялись дохлые цикады, а их, похоже, нет.

Словно Аканэ выражала некоторое сомнение в том, что я действительно видел эту картину.

В бассейнчике для селезня плавают листья сакуры. В качестве бассейна мы приспособили пластиковый ящик для вещей; вода в течение многих дней не меняется и от птичьих экскрементов приобретает коричневатый оттенок, поэтому определить наличие каких-либо отклонений в испражнениях птицы заведомо невозможно. Если же всё-таки попытаться, то это будет крайне трудно. Я отказался от подобной мысли и выключил карманный фонарик.

На деревьях стрекотали цикады. Несколько цикад носились в темном воздухе, как бешеные. Они летали, будто брошенные кем-то камешки, прорезая тьму по немыслимым, беспорядочным траекториям. Они со стуком натыкались на какие-то предметы и падали на землю, вереща с такой силой, будто хотели подпалить ночную тьму. И в результате, как и говорил тот человек, становились полудохлыми.

Когда я лёг в постель и закрыл глаза, мне снова привиделись сине-фиолетовые глаза незнакомца. Его указательный и большой пальцы, ловко державшие цикаду, как шоколадку, двигались в темноте, светясь белым цветом.

На наш дом накатывал какой-то жуткий грохот. Стёкла в окнах мелко задрожали. Наверняка снова байкеры, которые этим летом облюбовали наш маленький парк. Они появлялись неизвестно откуда глухой ночью. Мотоциклов десять-пятнадцать, не меньше. Прежде они делали круг по спящему кварталу, выбирая всякий раз новую дорогу, и исчезали в направлении автобусной дороги. На этот раз рокот моторов заглох прямо у нашего дома. Несколько мотоциклов с работающими на холостом ходу двигателями встали прямо у изгороди.

Какое-то время я колебался — может, выйти, сделать им замечание или не стоит?.. Но тут раздался жутковатый металлический голос и смех. Я затаил дыхание. Голос был страшно высокий, и вообще, мне показалось, что говорят не на японском, а на каком-то иностранном языке. Мне сразу представилось, что у всех байкеров на зубах надеты металлические скобы. Вся поверхность зубов под шлемами сплошь покрыта проволочными дугами, так, что даже зубов не видно, и эти проволочки сверкают во тьме при каждом звуке.

И всякий раз, когда они отрывают и закрывают рты, проволока лязгает.

Моторы снова взревели. Опять послышался металлический смеющийся голос. Рев моторов стал удаляться. Шины мотоциклов давили полумертвых цикад десятками. Цикады издавали пронзительный писк — и окончательно умирали.

2

Мы живём в каком-то безликом двухэтажном доме, который с полным основанием можно сравнить, скажем, со складом или большой кладовкой. Он построен уже более десяти лет назад, но квартплата такая низкая, что мысли переехать не возникает.

Стены блекло-серые, никаких архитектурных излишеств — ни веранды, ни эркера. Дом похож если не на склад, то на большую полицейскую будку или дежурное помещение для охранников, говорят такие есть в аэропорту Нарита. Унылые стены из множества бетонных плит, скрепленных болтами. Как объяснил дядя жены, владелец этого дома, эти плиты — из строительного материала под названием прессованный цементный сайдинг противопожарной конструкции № 254, разрешенной министерством строительства.

Внешне дом выглядит настолько надежным, что возникает желание в порядке эксперимента бросить в стену бутылку с зажигательной смесью. Похоже, его изначально строили, чтобы сдавать в аренду, с одной только мыслью — о долговечности.

Украшением нашей обители можно назвать лишь, пожалуй, шесть круглых окон на втором этаже; со стороны может показаться, что это поднятое на берег списанное за негодностью судно. Вокруг стоят нарядные дома с белыми или бежевыми стенами, с окнами в зеленых рамах и стеклянной крышей. На их фоне наш просто бросается в глаза своей тусклостью и невзрачностью.

Наутро после появления незнакомца, кормившего Кастро цикадами, и, соответственно, после землетрясения Асаги пошла в ближайший магазин «Seven-Eleven» купить фильтры для кофеварки. Но тут же с криком влетела в мою комнату. Она обнаружила, что кто-то сделал на стене дома большую надпись.

— Какая-то она очень затейливая!

Асаги была возбуждена, но не рассержена. Наш дом расположен как раз на перекрестке дорог, проходящих через жилой массив, причём, одна из стен выходит прямо на проезжую часть. Сделать на ней из озорства какую-нибудь надпись не составляет никакого труда, поскольку окружающий дом забор едва достигает груди. Вот кто-то, взобравшись на забор, вероятно, и сделал эту надпись, и теперь она стала своего рода вывеской нашего дома, буквы словно танцевали по стене на довольно приличной высоте. Слово было выведено красным спреем. Надпись была довольно большая, в ширину размаха рук взрослого человека:

RUBBISH[5]