В четырнадцать лет она была привлекательной женщиной с длинными загорелыми ногами и высокой изящной шеей, которую обожала украшать ожерельями из ракушек и камней. Она уже созрела для материнства и заботы о доме, но в ней еще жили воспоминания о детстве, когда она ползала около родника. Сейчас она уже была почти взрослой и работала рядом с матерью, учась выделывать кожи и сшивать их. Как и остальные члены ее семьи, она росла в тесном слиянии с природой и тоже чувствовала, что должны быть какие-то пути умиротворить невидимые души вещей и явлений. Ур гордился ее знаниями и видел в ней женщину, которая сможет построить теплый и надежный дом, а ее цветущее тело наполнит его множеством детей. Но она еще ребенком поразила старших.

На одном из деревьев у источника свило гнездо семейство певчих птиц, и семья Ура с удовольствием наблюдала, как папа и мама носились взад и вперед, кормя своих малышей. У старших были черные головки, серое оперение на теле и ярко-желтые пятнышки под хвостом, так что за ними было легко наблюдать, когда они порхали в поисках насекомых на краю поля. Они издавали прекрасные трели и вообще были чудными птичками, если не считать, что, когда их четверо птенцов подросли, стало ясно, что у одного из них покалеченная ножка, и, как это водится у птиц, остальные выкинули из гнезда самого слабого отпрыска. Он полуспланировал-полусвалился на землю, где вскоре и умер бы, если бы дочь Ура не увидела, как он выпал из гнезда, и не бросилась бы ему на помощь. За несколько недель она вынянчила птенца, и, хотя нога все так же плохо подчинялась ему, он выровнялся в здорового, крепкого малыша, порхавшего у источника и над большим Плоским камнем, на котором порой девочка лежала, глядя в небо. Пришло время, он обрел умение петь и часто улетал на поиски насекомых, но всегда возвращался, садился на плечо своей хозяйке и пощипывал ее за ухо. Уру нравилась птичка, ибо, в чем он не сомневался, она давала понять, что лесные птицы не сердятся на людей у источника за то, что те покинули пещеру и начали новую жизнь. Девочка же просто обожала веселую птичку, которая была последним символом ее детства и напоминанием о гораздо более серьезных годах, что ждут ее впереди. Однажды, когда Ур наблюдал за ними и видел, как птица привязана к его дочери – она то и дело садилась ей на плечо, стоя на здоровой ноге и лишь придерживаясь второй для равновесия, – он обнял девочку и прослезился, хотя для этого не было ровно никаких причин: «Скоро у тебя появится твой настоящий ребенок. Я найду тебе мужчину». А вскоре он увидел, как из вади вынырнула стайка черноголовых птиц, среди которых была юркая и живая самочка, – и семья Ура больше никогда не увидела своего приятеля.

В дальнем конце вади жила семья диких собак – потом их назовут бродячими псами. Они были мельче, чем гиены, но крупнее койотов и жили тем, что убивали больных оленей или копались в отбросах у человеческих жилищ. Они были сильными животными, настоящими лесными зверями, и случалось, старик подумывал, что, напади они на него, так бы и загрызли. При первом их нападении человек мог бы подумать, что это волки, пришедшие с севера, но, если у него хватало храбрости, он мог отбиться от них и остаться в живых, поскольку они не были волками и даже не принадлежали к их породе. Они были собаками, и, хотя, ведя дикий образ жизни, они не знали этого, животные были способны на преданную дружбу с человеком, с которым они пока враждовали, а человеку, столь же слепому, не приходило в голову, что в свое время он приручит собаку, чтобы с ее помощью пасти стада, потому что без помощи такого умного существа он не мог бы справиться даже с такими глупыми животными, как коровы и козы. Но до этих событий были еще тысячи лет, а пока эти два создания – человек и собака – обитали в одном и том же вади, не догадываясь, какие их в будущем свяжут отношения.

Именно дочь Ура, страдающая от исчезновения своей певуньи и подсознательно тоскующая по ребенку, которого у нее еще не было, первой обратила внимание на большого пса, самого крупного из стаи, кто повадился, выбираясь из вади, крутиться вокруг возделанных полей в поисках отбросов. Когда Ур кидал в него камни, он рычал и отскакивал, но не убегал, как другие собаки. И как-то днем, когда дочь Ура лежала на высоком камне, следя за бегущими облаками, она заметила, что большой пес наблюдает за ней, не прячась за стволами деревьев, а просто стоя на дальнем конце скалы. Их разделяло не больше ста ярдов, и они продолжали смотреть друг на друга. Ур, работавший внизу, увидел, что животное угрожает его ребенку, и метко кинул камень. Он попал собаке в правый бок, и та с воем убежала в лес. Ур вскарабкался по склону вади и кинулся спасать дочь.

– Ты ранена? – еще издали закричал он, но, оказавшись рядом с ней, увидел, что она плачет.

Пес лишь через несколько дней рискнул снова оказаться на скале. Тут он увидел, что его ждет кусок кабаньего мяса. Косясь одним глазом на девушку, он жадно съел его. Обглодав кость с остатками мяса, он несколько минут изучал девушку, а затем неторопливо потрусил к лесу. Тем же вечером девушка сказала отцу, чтобы он никогда больше не кидал камни в собаку, потому что она хочет постоянно кормить ее на краю скалы. Она занималась этим несколько месяцев, каждый раз все приближаясь к месту кормежки. И наконец пес позволил ей сидеть меньше чем в сорока футах от того места, где его ждала еда, и наблюдать, как работают его мощные челюсти. Кроме того, она заметила искорки в его глазах и манеру, с которой он держал хвост, когда понял, что она не собирается нападать на него. Она испытала искушение придвинуться поближе и, если удастся, коснуться его, но стоило ей шевельнуться, как пес тут же отошел в сторону. Пока шло это долгое знакомство, сорок футов было минимальным безопасным расстоянием между собакой и человеком, и, пока оно соблюдалось, и собака и девушка могли считать, что поддерживают дружеские отношения. Эти отношения стали важны и для пса, пусть даже девушка не кормила его. Что он и доказал как-то утром. Она сидела рядом с псом и наблюдала за ним, когда ее позвали снизу от источника. Когда она вскочила и заторопилась вниз, пес, похоже, испытал разочарование из-за ее ухода и двинулся вслед за ней, соблюдая то же расстояние в сорок футов. Он проводил ее до порога дома, сел и долго ждал ее появления. И, лишь убедившись, что она никуда не делась, он оставил незнакомое место и вернулся в лес.

Может, со временем дочери Ура и удалось бы сократить дистанцию между ними двоими, поскольку она была терпелива, а собака любопытна, но как-то, работая на поле и не думая о собаке, а лишь зная, что пес смотрит на нее, она услышала радостный вопль человека, одержавшего победу, и пронзительный собачий визг. Стремительно взбежав на скалу, она увидела своего зверя – ее гордость, дикую лесную собаку – с грудью пробитой копьем. Он лежал неподвижно, и в его открытых карих глазах застыло грустное изумление, а на краю скалы стоял высокий юноша и радостно восклицал: «Я убил дикую собаку!» Испытывая невыразимую боль от этой потери, она кинулась на него и, осыпая ударами, прогнала со скалы.

ХОЛМ

Пока Веред Бар-Эль была в Чикаго, Кюллинан все свободное время уделял наброскам предварительного отчета о результатах первого года работы, но, сидя над ним, он обнаружил, что предложения, которыми он описывал появление первобытного общества, оставляют расплывчатое и неопределенное впечатление, ибо едва ли не каждое слово в них нуждалось в подробных объяснениях. Так, простейшая фраза, относящаяся к датировке, сопровождалась предупреждением, что факты и события, имевшие место за 9000 лет до нашей эры, означали отнюдь не то, что они значат сегодня. Например, пытаясь объяснить, как одевалась воображаемая семья, Кюллинан написал о ее отце «Он носил шкуры», но, едва только эти три слова появились перед ним на бумаге, он осознал, что если хочет быть правильно понят, то каждому слову надо дать специальное объяснение.