Разбудил меня все тот же мальчишка-вестовой – осторожно дотронувшись до моего плеча, он негромко произнес:

– Просыпайтесь, господин лейтенант!

Я уже достаточно преуспел в немецком, поэтому без труда уловил сильный баварский акцент.

– Ты из Баварии?

– Так точно! – вытянулся парень, смущенно покраснев.

– Расслабься, – улыбнулся я. – Тебя как зовут?

– Вернер…

– Прекрасно. Принеси-ка мне теплой воды для бритья, Вернер.

– Яволь, герр лейтенант!

Солдат вышел, осторожно прикрыв дверь. Я же глянул на ручные часы – начало одиннадцатого. Светомаскировка на окне была поднята – видимо, это сделал вестовой, и в комнату проникали скупые солнечные февральские лучи. «Давненько так крепко не спал», – подумал я и, откинув одеяло, решительно поднялся с постели.

Через полчаса бодрый и свежевыбритый я спустился вниз: круглый стол в холле был накрыт к завтраку; обер-лейтенант Крюгер, заложив руки за спину, прохаживался рядом. Он любезно поздоровался со мной и майором, который сошел следом. Во время сытного завтрака (яичница с беконом, консервированная колбаса, кофе, сыр) мы обсудили дальнейшие действия: Крюгер пояснил, что его помощник, лейтенант Залевски, позавчера отбыл в район боевых действий – для подготовки моего перехода непосредственно на месте. Он еще не прибыл, и Крюгер предложил перенести совещание на более поздний час – пока же провести предварительное обсуждение маршрута по крупномасштабной карте. Все тот же молоденький вестовой споро убрал со стола – кроме него, никто в дом не заходил, все распоряжения обер-лейтенант отдавал по беспрерывно звонившему телефону. Ничего удивительного: меня должны были видеть как можно меньше людей. Конспирация.

...

22 февраля 1945 г., 32 км восточнее м. Зоммерфельд, передовая линия обороны 236-го гренадерского полка

1

На полковом наблюдательном пункте, так называемом НП, в этот промозглый предрассветный час находились трое: помимо меня лейтенант Залевски – коренастый рыжеволосый австриец, мой ровесник; рядом – фельдфебель Рюдер, неразговорчивый двадцатилетний молодчик с тяжелым подбородком и перебитым боксерским носом, из бывших спортсменов. Оба служили в спецподразделении «Цезарь» и непосредственно обеспечивали мой переход; иными словами – должны были сопровождать меня на глубину до 10 км в ближний советский тыл. Далее я действовал самостоятельно.

Всю ночь мы пробыли на переднем крае: поначалу, кроме этих двоих, меня сопровождали майор Штольц, Крюгер и командир танкового разведывательного батальона подполковник Херманн – проведя рекогносцировку, они покинули НП три часа назад.

Что касается нашего трио, то, дождавшись хмурого февральского рассвета, мы напоследок еще раз внимательно осмотрели через окуляры стереотрубы русские позиции – теперь уж окончательно наметив будущий маршрут. На этом участке фронта передовые части Красной армии несколько дней назад довольно далеко вклинились в немецкую оборону, и сплошной линии окопов у русских пока не существовало. Было решено пройти у них «под носом», на стыке двух батальонов через заросший кустарником овраг. С наступлением темноты сюда выдвигалось боевое охранение: двое с пулеметом «максим» – но мы их засекли с помощью прибора ночного видения. Минных полей, по нашим наблюдениям, здесь не было – хотя, черт его знает. План предложил Залевски: он мне понравился и был утвержден Штольцем и Крюгером. Предусматривалось, что разведбатальон под командованием Херманна проведет следующей ночью отвлекающую контратаку на левом фланге…

Шел мокрый снег, земляные стены открытого НП сочились влагой, а под ногами чавкала липкая «каша». Хотелось спать, все изрядно устали и замерзли, хотя оделись достаточно добротно – в утепленный «болотного» цвета камуфляж (снег во многих местах уже сошел, образовав многочисленные проталины, и я принял решение отказаться от белых маскхалатов). Кроме того, на нас были обтянутые кожей зимние фетровые сапоги; под касками, замазанными тонким слоем грязи для маскировки, – круглые шерстяные шапочки.

У лейтенанта висел на плече пистолет-пулемет МП-40 с откидным прикладом, в просторечье именуемый «шмайссером». Рюдер был вооружен недавно принятой в войсках штурмовой винтовкой «Штурмгевер-44», снабженной оптическим прицелом – у обоих закреплены на поясном ремне по два комплекта парусиновых подсумков для магазинов.

Я знал, что мои напарники бывалые фронтовые разведчики: читал их личные послужные списки, предоставленные мне обер-лейтенантом Крюгером. «С такими не пропадешь!» Но в реальной боевой обстановке случается всякое – как любит повторять Скорцени: «На войне как на войне!»

– Возвращаемся! – скомандовал я, протягивая им фляжку с коньяком для «сугрева». – И не дай боже кому-то простудиться и чихнуть перед русскими окопами!

– Обижаете, герр лейтенант, – процедил сквозь зубы неразговорчивый Рюдер.

– «Береженого Бог бережет» – есть такая мудрая русская пословица, – заметил я в ответ.

А вскользь подумал: «Что-то я стал слишком часто Господа поминать. Нехорошо это – всуе. Нехорошо…

2

– Желаю успеха! – полушепотом пожелал майор Штольц, пожимая мне руку.

– Успеха, лейтенант, – добавил Крюгер.

– Берите выше, теперь уже подполковник, – уточнил я.

Действительно, под просторным зеленым с желтыми пятнами маскхалатом из специальной водоотталкивающей ткани на мне была полная форма советского офицера – включая шинель, полы которой для более свободного передвижения я подогнул. Взглянув на светящиеся стрелки наручных часов (ровно два ночи), я поглубже натянул шапку-ушанку со звездочкой и набросил сверху капюшон: «Пора…» В этот момент примерно в полукилометре левее, раздался грохот артподготовки, затем шум танковых двигателей – это начал отвлекающий маневр разведбатальон. Саперы, проделавшие проход в минном поле и проволочном заграждении перед НП – том самом, где мы находились прошлой ночью, – уже вернулись. Таким образом, все было готово к рейду на «ту сторону».